В предисловии к «Книге воды» уже не Эдичка, а Дед пишет, что это дневник памяти, книга, запечатлевшая самые яркие фрагменты жизни, где он — все еще поэт, но уже и солдат — вспоминает любимые места и нелюбимых людей. Он беспощаден сам к себе и нежен к тем, кто разбивал его сердце. Он, конечно, лукавит. Он, безусловно, надрывно искренен. Он все тот же певец тоски и жестокости, находящий поэтичное в общепризнанной мерзости и отвратительное в вечных ценностях.

Эдуард Лимонов вошел в тихие омуты своей памяти и приглашает вместе с ним пересчитать тамошних чертей. Он устанавливает метафизический экран и ведет зрителя по локациям, объединенным по водному принципу. Усилим восприятие саундтреком — таким же неровным, дерзким, неожиданным и немного безумным, как и эти кадры в сепии и склейках где-то актуальной кинохроникой, где-то винтажными фильмами для взрослых, а где-то просто коричневым скотчем — словом, всем, что пришлось под руку во время написания первой тюремной книги.

МОРЯ

Jacques Brel — Amsterdam

Мерцающие воспоминания похожи на августовские персеиды над южными морями и стальной блеск морей северных. Везде-то побывал Эдичка, романтик и оборванец, везде любил и тосковал, продвигаясь от Черного моря к Белому, все больше обретая уверенность в себе и теряя веру в магию женских прелестей, превращаясь в Эдварда. Дырки любимых самок и черные дыры памяти — все это слегка отдает не то йодистым бризом, не то подгнивающими, вынесенными на камни водорослями.

Леонид Утесов — Раскинулось море широко

РЕКИ

Ойся ты, ойся

Вернувшийся на развалины исторгшего его Советского Союза состоявшийся поэт и оперившийся политик Лимонов жаждет активных действий. Он ничего и никого не боится, знакомится с лихими и осторожными людьми, эпатирующими выходками и лозунгами, порой шокирующими, нарочито неполиткорректными. Многие из них канут безвестно, кого-то будет выносить на берега чужого мемуара. Кто-то умрет дважды, но прославится вовсе не этим.

Запрещенные барабанщики — Убили негра

А тем временем ветер странствий и авантюр несет авантюриста Эда, нашего struggling writer, дальше — туда, где жарче, страшнее, отчаяннее и как-то все по-настоящему, кондовее, ближе к физиологической правде жизни. Ледяной Енисей, легендарный Тибр, хлынувший из пожелтевших книжных страниц Хадсон-Ривер, — нигде нет покоя, кругом одолевают думы и суккубы.

Иосиф Иванович — Дунайские волны

ПРУДЫ, ОЗЕРА, ЛИМАНЫ

Karl Jenkins — Palladio

Что есть советский пруд по Лимонову? Всякая мелкая тварь, кишащая в канализации жизни. Предатели, трусы, неверные дамы сердца и не заслужившие сердце вождя. Другое дело — озеро, а то и лиман — где-то за ними сильная река или бурное море. Впрочем, очерченный мнимыми или существующими границами водоем силой воображения трансформируется в тихий уголок, где на какой-то зыбкий миг можно мечтать о неожиданных воспоминаниях, о нежном ушке и тонких пальцах, как бы сожалея обо всей этой человеческой грязи, но на самом деле не жалея ни о чем, кроме утекающего сквозь пальцы времени.

Сергей Куприк и «Лесоповал» — Я куплю тебе дом

ФОНТАНЫ

Frank Sinatra — New York, New York

Тянет людей к воде — то ли смывают грехи, то ли вспоминают внутриутробные свои приключения. Зачем фонтан, если в него нельзя с разбега нырнуть в раскаленный полдень?

Yves Montand — Sous Le Ciel De Paris

Зачем воспоминания, если по их лабиринтам нельзя перескакивать из 1960-х в 1990-е, с Дютреви на Арбат, из Харькова в Тьюильри?

Зачем мы, если не оставим следа в умах, сердцах и на скомканных простынях случайных любовников?

Булат Окуджава — Песенка об Арбате

САУНЫ И БАНИ

Северные врата — Угрюм-река

Хороша была Сибирь, да сурова. Широка, гостеприимна, но без бани не изгнать бессильного гнева против режима. Не иссушить ледяную влагу злобы против устоявшегося миропорядка. Не прикрыть возмущение бушлатиком, не прогреть русской баней. Но отогреться совсем на чуть-чуть — можно и даже нужно. А после снова в путь — грезить, бродить по земляничным и ромашковым полям своей отредактированной потребностями, химией и самоцензурой ностальгии, нежиться в джакузи, возвращаться на пуп земли, чтобы вздернуть усталые нервы, и снова уходить туда, где сауны повышенной комфортности, без русского варварства, но и без души.

Впрочем, баня в Лефортово тоже сойдет, всяко пацанский опыт — в тюрьме ведь нет возраста, есть мечты, сны, воспоминания.

The Mamas & The Papas — California Dreamin'

ДОЖДЬ

Возможно, это широкое наблюдение — дождь всегда бормочет на французском что-то о просветленной любви 45-летних революционеров к 15-летним фанаткам. И типун на язык тем, кто видит в этом низменное, порочное. О-ла-ла, что вы знаете о трагических любовях, смытых струями по-европейски деликатных дождей. Это вам не вечная монохромная Москва.

Alizée — Moi... Lolita

АРЫК

Группа Игоря Гранова — Дастархан

«…оружие само может быть идеологией, размышлял я, наблюдая, как лучи оседавшего между двух гор солнца полируют стволы автоматов парней из охраны, оставшихся подле арыка», — говорит наш солдат и поэт, собиратель коллекции отборных плохих парней, этих полубожков войны, только что сидевших на дастархане, а через миг рванувших в закат — резать, палить, разносить искры праведного непокорства.

Arif Vladi — Marshi i UCK

УРАГАН

Дед смежает усталые веки. Он всю ночь греб по волнам памяти и музыки. И до утра жалел не о сладких самочках, не о жестоких самках, он нежно жалел о панк-девочке с просвечивающим на солнце ушком и — самую малость — о контактных линзах, летом 1976 года утонувших в фонтане на Пятой авеню.

Финальные титры. Оркестр, марш!

Василий Агапкин — Прощание славянки