Странные ощущения стали возникать у меня во время поездки в Берлин — историческое время стоит на месте и едва ли не пятится, а личное и технологическое бегут хоть и врозь, но наперегонки, неудержимо. Десять-пятнадцать лет кажутся одновременно «вчера» и совершенно иным миром, эффект подобен в некотором смысле анабиозному пребыванию в вылетевшем за пределы Солнечной системы корабле, где мизансцены всё те же, за окном всё те же звёзды, а личная жизнь, всё, что любил, оставлена далеко позади и непонятно, как к ней относиться, ибо сожаление далеко не первое, что всплывает на поверхность. Многие исчезли, многие выросли, будущее неведомо и безразлично к тебе самому, как накатывающая в лоб звёздная бездна. Наверное, так, приблизительно, выглядит время Екклесиаста в мире, стремящемся в иную эпоху, когда прошлое бросается волкодавом на спину новому.

Иерусалим — столица этой эпохи Екклесиаста, городпризрак, о величии которого грезит половина мира и ничего не делает для его, величия, реального воплощения. Иерусалим — единственный город, чья физическая природа отстоит от его слепка в культуре настолько, что в сравнении со своим образом он видится только грудой камней, беспорядочно разбросанных по Иудейским горам. Сколь бы ни была очевидной и непреложной эта разница, в ней ощущается несправедливость. Благодаря ей город заброшен, отринут от мира. Притом что мир ему стольким обязан, что пора бы уже ему, миру, обратить внимание на место, которое можно было бы назвать его родиной. Вместо этого мы видим и испытываем нелюбовь, пренебрежение со стороны почти всех столиц. Парижу, Лондону и прочим совершенно безразлично, что происходит в той области, без жертвенного бытия которой не существовало бы их собственной истории. Иерусалим небесный — дополнение Иерусалима земного, а не его замена.

Особенно лихими бывают иерусалимские зимы, промозглые, ветреные, дождливые. Тогда в нашей квартире задувает изо всех щелей, и по вечерам Мирьям приходит ко мне погреться у масляного обогревателя. Мирьям со временем оказалась совершенной оторвой, такие женщины мне всегда нравились: умная и резкая. Зимой она подвержена меланхолии, особенно когда буря обещает снег. Надо сказать, прекрасен Иерусалим в снегу. В такие вечера, во время бурной непогоды, мы сидим с ней, натянув свитера и завернувшись в пледы, и грезим, что наутро проснемся в тихом свете выпавшего за ночь снега. Мирьям интересно, что происходит в моей сданной в аренду голове. Я рассказываю ей о некоторых случаях видений — об огненных колесницах и горящих горах звёзд. Она в ответ повествует о своих приключениях, например о том, как влюбилась в американца, зависшего в христианском хостеле.

Полный текст фрагмента вы можете прочитать на сайте интернет-издания Esquire.