А августе в «Альпине.Проза» выходит дебютная повесть Анны Пестеревой — «Пятно». Это мистическая история, основанная на законах магического реализма и каноне волшебных сказок, становится социальной метафорой. Поговорили с автором и выяснили, зачем нужна многослойность текста, при чем тут «Король и Шут» и как можно превратить детский кошмар в литературное произведение.

«Мы привыкли к видео и пишем сценарно»

—  «Пятно» — повесть, которую ты писала несколько лет. Почему так надолго затянулся процесс? 

— Во-первых, это мой ритм. За 13 дней я точно не выдам повесть. Во-вторых, я всегда продолжаю учиться писать. А в тот момент впервые взялась за крупный формат. Мне гораздо ближе рассказы. Я их уже писала и публиковала, с ними плюс-минус все получалось. Нечто большое написать было сложно: уместить все в голове, понять, как текст будет работать. 

Мне потребовалось много времени, чтобы простроить «Пятно» в голове. Когда у меня сложился сюжет, я села и его дописала. Печатать на клавиатуре — это быстро. Ну, смотря относительно кого. Относительно себя — да, относительно Ислама Ханипаева — нет! Так что продумывание повести заняло больше всего времени.

Изначально у меня была идея дома и Пятна, сюжет и поведение Насти, главной героини, менялись несколько раз. Один из ключевых конфликтов текста — чувство вины. И в один из последних моментов Настя поступает так, что ей приходится чувствовать вину за свой поступок. Этот эпизод появился далеко не сразу.

Мне кажется, в художественном тексте главное представить себе его мир. Он строится очень долго — как метро в Санкт-Петербурге. А уж вылить это из себя на бумагу оказалось не так сложно, как я думала.

— У твоей повести небольшой объем. Недавно Галина Юзефович писала, что современные романы мельчают и в этом их проблема. Как думаешь, почему так происходит? 

— Свой текст я честно называю повестью, в роман она не выросла. Роман — мир более сложный, с большим количеством сюжетных линий и героев. 

Но небольших по объему книг сейчас выходит действительно немало. Причин может быть много! Во-первых, думаю, мы привыкли по-новому воспринимать информацию. Я не буду оригинальна, но это происходит «благодаря» соцсетям. Нам нужна сжатая, емкая, быстрая информация. Мы хотим экспресс-эмоции, экспресс-чувства. Взять книгу и за два часа ее прожить! И это не так плохо. Короткие книги востребованы: мы видим, что их все больше выпускают, значит, больше покупают. Я и как читатель это понимаю. Иногда я люблю длинные романы, иногда сижу и мучаюсь, спрашиваю «за что?!». Чтобы дочитать большой роман до конца, его нужно крепко полюбить. А маленькую книгу можно проскочить. 

Во-вторых, мы привыкли к видео и пишем теперь несколько сценарно. В книгах много событий, а описания мы стараемся сокращать. Да, мы можем передавать эмоции и мысли героя довольно подробно, отводя этому много места. А условно сложное описание природы, столько любимое классиками, у нас ужимается. Мы просто обозначаем место действия. Устанавливаем декорации. И не будем как Бальзак описывать каждую деталь на каждом предмете мебели. Если бы мы так делали, это было бы прекрасно. Но темп современных писателей другой. Мы все ускорились.

— Помимо прочего, «Пятно» было твоим дипломным проектом в магистратуре «Литературное мастерство» Высшей школы экономики. Обучение помогло в работе над текстом или помешало? 

— Мне очень помогло! Я человек безалаберный, мне нужен дедлайн. Он меня всегда спасает. Я сама себе его не могу поставить, а учеба ставит. 

В магистратуру я принципиально пошла, чтобы решить для себя: буду я писать или нет? Я отвела себе два года и сказала, что если я за это время что-то напишу и это кого-то это заинтересует, то окей, можем продолжить. Если ничего не получится, значит, надо махнуть рукой и забросить это в долгий ящик. Писательство затратно по времени, в моем случае так точно. Ну и вышла с готовой книгой!

«Совместить бытовое с магическим»

— Я уже слышал, как «Пятно» сравнивают с «Домом, в котором…». У тебя эпиграфом идет цитата из «Проклятого старого дома» «Короля и Шута». То есть мы видим, как появляются некие параллели у текста. Это было намеренно или спонтанно? 

— Да, намеренно. Мне самой было интересно вписать повесть во множество существующих контекстов. Мы знаем много культурных слоев и так или иначе себя с чем-то ассоциируем. 

Использование фольклора — прямое обращение к контекстам. Зачем я буду придумывать какие-то «волшебные» истории, когда могу зайти с давно существующего фольклора, который качественно умеет пугать и при этом показывать, как пережить эти ситуации? Собственно, героиню не зря зовут Настя. Это отсылает к сказочным героиням. Настенька — распространенное фольклорное имя.

Когда мы подключаем к тексту какой-то пласт культуры, наш художественной мир обогащается за счет него. Становится не 2D, a 3D. К тому же мы живем в эпоху постмодерна и знаем, что как личности не существуем без контекста. Все уже давно написано, мы существуем внутри уже созданных историй. Лучшее, что можно сделать, — подключить их к своей, сослаться на них, и тогда они начнут работать на тебя. Будут создавать в голове читателя нужную атмосферу.

— Писательница и литературный редактор Екатерина Звонцова как-то сказала, что, когда автор начинает работать с неким волшебным пространством, типа твоего дома, то пространство само начинает диктовать правила игры. У тебя было такое?  

— Дело в том, что это пространство существовало задолго до того, как я начала писать текст. Я иногда пугаю себя страшилками, и этот дом, внутри которого заключено зло, был моим детским кошмаром. Поэтому для меня было органично взять его за основу и использовать. Я не помню сюжет тех снов, но помню свои ощущения. 

Диктовало ли само пространство мне условия? Нет, условия, скорее всего, диктовали персонажи. Настя совершила ключевой поступок в тексте сама собой. Прошлое Пятна мне явилось само, изначально я его не понимала. Есть еще второстепенный персонаж Савва, он появился только когда я дописывала черновик. Пришел и сказал: «Без меня вы ничего не сделаете». Пришлось вписывать!

— Мы много говорили с тобой о магическом, волшебном, мистическом. Была ли у тебя та грань между волшебным и реальным в повести, которую ты старалась не переступать?

— У меня была задача совместить бытовое с магическим: обшарпанную «девятку» нашего соседа, например, которую мы видим каждое утро. Магических допущений было сразу несколько. Я точно знала, что хочу, и больше не расширяла этот список. Но текст должен был стать узнаваем, чтобы люди его читали и говорили: да я живу в таких же условиях, я все это знаю!

Женский взгляд на насилие

— Теперь ты полноценный участник литературного процесса. Как бы ты описала современную прозу? 

— Буду говорить о поколении тридцатилетних, к которым, по идее, принадлежу. О чем мы говорим? Нас интересуют темы насилия, свободы, индивидуальности. Нам хочется показать свою культуру. 

Сейчас одна из характеристик поколения тридцатилетних — множество женских голосов в литературе. Когда я была подростком, женщинами-писательницами были Александра Маринина, Дарья Донцова, Татьяна Устинова. Так, по крайней мере, считалось. Это ниша женского детектива. Сейчас же девушки и женщины уже не ассоциируются только с этим направлением. Поэтому появился взгляд на разные темы именно с позиции женщин. 

Появилось много текстов про телесность и про насилие. Это то, с чем женщины живут и сталкиваются. Мужской же взгляд на насилие в литературе давно существует, но он немного другой: про войну, соперничество, выживание в суровом обществе. Женская тема насилия — она другая. Это про четыре стены, про отношение к насилию твоих знакомых.