Чахотка и холера как черты времени

Со школьных лет мы знаем, каким благодатным для гения стало время, когда Александр Сергеевич Пушкин был заперт в Болдино карантином из-за эпидемии холеры.

Неслучайно, одна из «Маленьких трагедий», написанных тогда, — «Пир во время чумы»:

Царица грозная, Чума

Теперь идет на нас сама

И льстится жатвою богатой;

И к нам в окошко день и ночь

Стучит могильною лопатой....

Что делать нам? и чем помочь?

*

Как от проказницы Зимы,

Запремся также от Чумы!

Зажжем огни, нальем бокалы,

Утопим весело умы

И, заварив пиры да балы,

Восславим царствие Чумы.

Современники Пушкина не спешили «славить царствие Чумы»: жизнь даже богатых дворян никак не напоминала романтику «Декамерона», однако эпидемии и неизлечимые заболевания становились привычными чертами времени. Так, в романе «Герой нашего времени», впервые встретив Веру, доктор описывает ее внешность Печорину:

«…И какая-то дама из новоприезжих, родственница княгини по мужу, очень хорошенькая, но очень, кажется, больная… Не встретили ль вы ее у колодца? — она среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет лица чахоточный, а на правой щеке черная родинка: ее лицо меня поразило своей выразительностью».

После Печорин и сам отмечает:

«Вера больна, очень больна, хотя в этом и не признается, я боюсь, чтобы не было у нее чахотки или той болезни, которую называют fièvre lente (Медленная горячка (фр.) — Примеч. ред.) — болезнь не русская вовсе, и ей на нашем языке нет названия». 

Сцена у колодца. Иллюстрация Дементия Шмаринова

Однако тот факт, что Вера неизлечимо больна, вовсе не становится преградой для любовных интриг Печорина. Чахотка (туберкулез) возникает в текстах начала и середины XIX века чаще как дополнительная подробность к портрету героев, холера — как деталь декораций или примета времени. 

У Тургенева в романе «Отцы и дети» холера упоминается, кажется, как время года:

«Холера стала появляться кое-где по окрестностям и даже “выдернула” двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: “Зачем он не послал за ним?” — отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: “Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину?” Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо…»

Базаров перед смертью. Иллюстрация Ивана Архипова

Трагичное изображение эпидемий

Позднее эпидемии занимают новое место в русской литературе, роль их становится драматичнее и трагичнее. Так, в «Преступлении и наказании» Достоевского сначала мы видим измученную чахоткой мать Сони Мармеладовой (уже не романтичная барышня на водах):

«Тут смех опять превратился в нестерпимый кашель, продолжавшийся пять минут. На платке осталось несколько крови, на лбу выступили капли пота. Она… едва отдыхнувшись, тотчас же зашептала ему[Раскольникову] с чрезвычайным одушевлением и с красными пятнами на щеках…»

А после и во сне Раскольникова, в эпилоге, конец света наступает из-за неслыханной прежде эпидемии:

«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. <…> Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше».

Раскольников. Иллюстрация Дементия Шмаринова

По драматичному совпадению от туберкулеза скоропостижно умирает и сам Достоевский. 

Нет романтизации заболеваний и у Льва Толстого: в «Анне Карениной» брат Левина, Николай, болеет туберкулезом, отказывается от помощи, вид его все более страшит и братьев, и читателя.

«В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным панно стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до середины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.

Константин и Николай Левины. Иллюстрация Михаила Щеглова

“Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай”, — подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стоило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.

Блестящие глаза строго и укоризненно взглянули на входившего брата. И тотчас этим взглядом установилось живое отношение между живыми. Левин тотчас же почувствовал укоризну в устремленном на него взгляде и раскаяние за свое счастье».

Вместе с классиками смиряемся с неизбежным

О болезнях, эпидемиях и смертности рассуждает в «Записках врача» Викентий Вересаев. Не обходит вниманием не только холеру и туберкулез, но и сифилис. Однако есть в его записках в чем-то утешительное спокойствие: от судьбы и эпидемий никуда не скрыться.

«Каждую минуту, на каждом шагу нас подстерегают  опасности: защититься от них невозможно, потому что  они слишком разнообразны, бежать  некуда, потому что они везде.  Само здоровье наше — это не спокойное состояние  организма; при  глотании, при дыхании в  нас  ежеминутно  проникают  мириады  бактерий, внутри  нашего  тела непрерывно образуются самые  сильные яды, незаметно для нас все силы нашего организма ведут отчаянную борьбу с вредными веществами и влияниями, и  мы никогда не  можем считать себя обеспеченными от того,  что, может быть, вот в  эту самую  минуту сил организма  не  хватило, и наше дело проиграно.  И  тогда из  небольшой царапины  развивается рожа, флегмона  или гнилокровие,  незначительный  ушиб  ведет  к  образованию рака или  саркомы, легкий бронхит от открытой форточки переходит в чахотку».

Эпидемии меняют ход привычной жизни, близость смерти пугает, но и завораживает. Закончим словами из той «маленькой трагедии», с которой мы начинали:

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог!