Читала до вечера и до сих пор люблю!
Любимые книги авторов «Альпины нон-фикшн» и «Альпины.Проза»
В День вспоминания любимых книг спросили авторов «Альпины нон-фикшн» и «Альпины.Проза» об их любимых книгах: время брать чтение на заметку!
Жан Кокто, «Ужасные дети»
Обычно я всем советую свою любимую книгу «Толстая тетрадь», но в последнее время я, кажется, перевыполнила план по упоминанию Аготы Кристоф в своих интервью и поэтому сегодня хочу рассказать о других полубогах и вождях — героях романа Жана Кокто «Ужасные дети». Это тягостная история взросления, которая развивается в жестоком и темном мире детской комнаты среди игр и иллюзий.
Книга повлияла и на творчество Гилберта Адэра, который позже написал своих «Мечтателей», которых мы полюбили после экранизации Бернардо Бертолуччи.
Альбер Камю, «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»
В молодости я, как и полагается, принялся искать Смысл и быстро обнаружил, что объективным он не может быть, а субъективный Смысл может быть каким угодно — это даже хуже, чем вообще не быть. В эссе Камю конституирует абсурдность существования и делает из этого парадоксальный — абсурдный — вывод: «Жизнь не имеет смысла, поэтому стоит жить». У него получалось, что даже Сизиф счастлив. В общем, с тех пор я живу внутренне осмысленной жизнью во внешне бессмысленном мире.
.png)
Федор Достоевский, «Записки из подполья»
«Записки из подполья» — одна из любимых книг, а Достоевский — один из главных писателей, любовь и уважение к которым с годами не меняются. Это история неприятного персонажа — болезненно замкнутого на самом себе, робкого, заносчивого, одинокого, самовлюбленного. У Достоевского бесподобно получается создавать противоречивых персонажей — одних из самых ярких в литературе.
Достоевский точен в описании человеческих гадостей. Я давно читала повесть, но до сих пор помню наизусть цитаты оттуда. Вот любимая: «…я тщеславен так, как будто с меня кожу содрали, и мне уж от одного воздуха больно». Ты в ней узнаёшь и других, а иногда и самого себя. Безжалостная честность — вот что мне нравится в этой повести.
«Теория относительности для миллионов», Мартин Гарднер
Лучшая научно-популярная книга всех времен и народов, по крайней мере по физике — небольшая по объему «Теория относительности для миллионов» великого Мартина Гарднера. Это удивительно мягкий, доброжелательный и совсем не загружающий голову текст, который при этом вводит в теорию относительности. Гарднеру каким-то образом удалось рассказать главное обо всем самом важном удивительно мягко, доброжелательно, не вдаваясь в технические подробности. Книга совсем не загружает, но становится отличным введением в теорию относительности. Немаловажно, что в книге прекрасные рисунки, которые метафорически иллюстрируют текст, упрощая восприятие большого объема информации.
Татьяна Толстая, «Кысь»
Это будет история про одно случайное ощущение счастья. Я вообще немногое помню из своего детства — скажем прямо, лет до 12 не помню практически ничего, а после — только отдельные моменты, такие, как этот. В детстве я очень любила читать, затем был период протеста, когда я не хотела читать ничего, а потом снова началось, и началось с этой книги, она запустила во мне какой-то механизм. А может, и не с нее вовсе — я не помню, однако привело к тому, что на Новый год (на Новый год!) я попросила родителей подарить мне «Кысь».
И вот полночь, речь президента, салат оливье, мясо по-французски, икра красная, шампанское, «Старые песни о главном», елка. Под елкой — черная книга. Подарили! Потом, кажется, мы с мамой и тетей поехали в город: бродили по Невскому (я — в смешной шапке с бубенцами, как племенная корова), очень светло, весь город шатается — по-новогоднему бессмысленно, фейерверками трясет, звенит лампочками, тихо, спокойно, хорошо, снег падает.
К утру вернулись. Поспали несколько часов, и родители решили на дачу ехать. Было у них такое новогоднее развлечение — тащиться два часа в заваленный снегом дом, таскать дрова, стуча зубами, раскидывать лопатой снега, растапливать печь, потом сидеть в трех кофтах, играть в карты, и туалет на улице. Какому подростку это понравится? Никакому, и я осталась дома.
Тут первое ощущение — какой-то безграничной свободы. В комнате еще сумеречно — 8 утра. Я забираюсь в кровать с едой. Все ведь знают, что прошлогодняя еда вкуснее утром — все эти подвявшие селедки и подветренные оливье. А у меня еще трехдневный запас из кулинарии — картофельные шарики и котлеты по-киевски. Поставил в микроволновку, вынул из микроволновки — обед готов. И тут второе ощущение — все это ужасно вкусно. (Надо ли говорить, что с тех пор я ела котлеты по-киевски в Киеве, Вильнюсе, Берлине и Москве, но все они были лишь жалкой пародией на те, новогодние Котлеты?)
И вот — следующий кадр — я беру книгу, которую мне подарили. Я очень хорошо помню это: беру ее, открываю и читаю первую фразу (наплыв камеры, крупный план): «Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось, проверил печную вьюшку, хлебные крошки смахнул на пол — для мышей, окно заткнул тряпицей, чтоб не выстудило, вышел на крыльцо и потянул носом морозный чистый воздух». Читаю, а сама думаю: как хорошо! Как удивительно хорошо сегодня все. И Новый год, и ночь такая приятная была, и погуляли так здорово, и сейчас еще книгу замечательную почитаю, потому что я до этого читала «Ночь» и знала, чего ждать-то. И снова читаю первую фразу. И дальше первой фразы продвинуться вообще не могу, потому что ощущение какого-то огромного абсолютного счастья наезжает на меня как каток. И я встаю и начинаю бегать по всей комнате — из угла в угол, потому что ну а куда девать-то это счастье, которое я совершенно не могу объяснить? А потом налила кока-колы, легла и читала до вечера. И до сих пор люблю.