В книге «Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции» Колин Джонс не просто пересказывает исторические факты, а предлагает читателю ощутить революционный Париж во всей полноте и посетить ключевые локации вместе с участниками событий. Мы задумались: а что можно было почитать? Отмотаем время назад и посмотрим на три издания. А еще мы позволили себе маленькую шалость — представили, как бы в этих газетах выглядели упоминания о книгах «Альпины нон-фикшн».

Что случилось с газетой?

С началом Великой французской революции политики стали журналистами и эссеистами. Газета была главным способом склонить массы на свою сторону. Соответственно, случился настоящий бум изданий, пропагандирующих разную идеологию: одни были направлены на более подкованного читателя и должны были взбудоражить высшие слои общества; другие, наоборот, делались максимально дешевыми и понятными. Газета стала не просто зеркалом социальной жизни, но рупором грядущей революции. 

В этих новых изданиях никого уже не интересуют сплетни, литературные эксперименты прозаиков и картинки модных платьев, которые можно вырезать (так было, например, в журналах эпохи Людовика XIV). Главное — получить ответ на вопрос: почему и как Франция должна измениться? По этой причине основным инструментом становятся художественно-публицистические жанры: сатирические очерки, эссе, письма. 

^{Луи-Себастьян Мерсье}

Это было время самого бурного цветения французской журналистики, когда открывались (и закрывались) десятки частных изданий. Над некоторыми работала небольшая, но команда, какие-то делались в одиночку: издатель был и автором текстов,  и верстальщиком, и распространителем. Позже, когда революционные события стихли, все вернулось в прежнее русло — некоторые газеты исчезли после смерти своих создателей, некоторые были закрыты. Луи-Себастьян Мерсье, автор «Картин Парижа» (многотомных наблюдений за жизнью Парижа XVIII века), начатых в 1781 году, так отзывался о современной ему журналистике:

«Если посмотреть на вещи с этой точки зрения, то можно сказать, что мы каждый день что-то теряем, так как прессу с каждым днем стесняют все больше и больше притесняют».

Давайте представим, что нам удалось оказаться в революционной Франции, собрать в охапку много разных газет и устроиться где-то в скромном уголке. Теперь вытаскиваем три издания и смотрим, что и как в них писали. 

«Папаша Дюшен», черт меня подери!

Одно из самых ярких и образцовых сатирических изданий революционного времени. Издавал его якобинец Жак-Рене Эбер, выступавший за свержение короны. Его главной задачей было сделать газету максимально массовой, а потому он придумал собственную вселенную (да-да, почти в духе Marvel) со сквозными персонажами, которые кочевали из номера в номер. Ими могли быть как реальные люди — король, епископ, так и выдуманные герои, которые дискутировали, высказывали свое мнение, попадали в неурядицы: например, кум Метье, сапожники Крепен и Лемпен, аббат Кураже. 

Но, конечно, звездой этого шоу стал сам Папаша Дюшен — главный персонаж газеты, напрямую транслировавший позицию автора. Именно от лица Дюшена писалось большинство материалов. Герои Эбера могли прийти в храм и начать сокрушаться над состоянием церкви и государства, могли оскорблять деятелей того времени в диалогах, письмах и памфлетах — в общем, они позволяли себе все. 

^{Папаша Дюшен}

Это и неудивительно, ведь тон «Папаши Дюшена» принципиально был едким, болезненно-сатирическим. Главным инструментом Эбера стал злой смех, который отлично дополняли карикатуры. Чтобы быть максимально близким к третьему сословию, Эбер не чурался грязной лексики, упрощал материалы, делал все образы максимально яркими и понятными. Более того, иногда намеренно допускал в тексте ошибки! И смешивал разговорную речь с латынью. 

А вот наша фантазия — фрагмент заметки о книге «Альпины нон-фикшн» в «Папаше Дюшене»:

«Шел я давеча мимо дома старого моего знакомца, обедневшего стараниями господ сапожника — кто, скажите на милость, всегда делал им обувь, на кого они внимания не обращали?! — и увидел его, старика в грязных обносках, на крыльце, да с книгой в руках. Подумал тут же: дешевый романишко! Один из тех, что отравляет сердца наших детей и превращает их в пройдох, казнокрадов и вертихвосток. Подхожу к нему, выхватываю из рук, плюю, смотрю на обложку этой паршивой книжицы — и понимаю, что держу вещицу-то дельную; на меня глядят крупные витиеватые буквы „Говорящие с духами: Мир сибирского шаманизма“».

Галантные «Письма к моим избирателям»

Пример газеты, которая публиковалась для более узкого круга читателей, — это издание графа Оноре Мирабо. В отличие от радикальных взглядов Эбера, Мирабо выступал за превращение Франции в конституционную монархию по образу и подобию Англии. Знаток философии и литературы, он не только сам писал программные статьи, где излагал свое видение будущего Франции, но и давал зеленый свет другим революционерам: на страницах его издания публиковался, например, Камиль Демулен, который позже откроет собственное издание. 

^{Граф Оноре Мирабо} 

Изначально Мирабо создал «Газету Генеральных штатов». Король (тогда еще не казненный) запретил ее, но Мирабо открыл новое издание — «Письма к моим избирателям». Считается, что именно он предложил первую концепцию европейской журналистики, существующую до сих пор. В ее основе экономическая независимость, отсутствие цензуры и недопустимость прямого подчинения власти.

Как-то так, в нашем представлении, Мирабо написал бы о книге «Альпины нон-фикшн»:

«....и чтобы воплотить в реальность все идеи, столь поэтично воспетые еще античными мудрецами, нам стоит смотреть туда, за море, но не только смотреть, а действовать; однако же всякое действие требует знания, иначе оно — все равно что дуновение холодного борея: пустое и безмолвное. А всякое знание черпается из мудрости лет, оно сокрыто в шелесте страниц. И потому, пока издаются такие книги, как „Цивилизация рассказчиков“, светлое будущее не только возможно, а близко как никогда!»

Ядовитый «Друг народа» 

Жан-Поль Марат — еще один представитель якобинцев, известный, наверное, каждому, кто не прогуливал уроки истории, — в отличие от Эбера не стал придумывать систему персонажей, создавать уникальную концепцию. Он, выходец из третьего сословия с непростой судьбой, знал, как добиться максимальной популярности у простого народа. Достаточно быть предельно откровенным. Четким. Понятным. Потому его выходившая раз в неделю газета «Друг народа» (это было одно из прозвищ Марата) стала прямым рупором идей и воззрений Марата; можно сравнить это со страницей в личном блоге. Работал Марат один. Газету много раз запрещали, поэтому зачастую делать новые выпуски приходилось подпольно.

^{Картина «Смерть Марата» Жака Луи Давида} 

В текстах Марат мог открыто нападать на политических противников, смешивать реальность со сплетнями. Его эссе и фельетоны получались жесткими и категоричными, он призывал к репрессиям среди правящего класса. Влияние «Друга народа», который издавался до самой смерти Марата в 1793 году, особенно отразилось на мелкой буржуазии и рабочих Парижа.

Такой фрагмент мы придумали для «Друга народа»:

«Не жалейте никого, кто пытается сломить вашу волю! Будьте милосердны только к тем, кто предлагает вам хорошую книгу. Не из тех, что пишут для пустоголовых вельмож. Нет, из тех, что помогают скрасить нашу участь! Из тех, что помогут нам стать лучше и мудрее их! Из тех, что похожи на „Это мой конек: Наука запоминания и забывания“».