Джекил и Халк: почему мы так любим истории о двойниках?
Ищем научные ответы в книге «Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии»
Множественные личности Билли Миллигана, доктор Джекил и мистер Хайд, а также супергерои с двойной жизнью — почему весь мир увлечен этими историями? Об этом рассуждает Грегори Бернс в своей новой книге «Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии».
Уже не первое поколение зачитывается повестью «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. К тому же появляются экранизации, графические романы по мотивам, даже мюзиклы. Также любимыми и взрослыми, и детьми становятся супергерои — Человек-Паук, Бэтмен, Невероятный Халк, Супермен, вселенная Bubble. У всех этих персонажей массовой культуры есть одна общая черта — их «я» как бы раздваивается. Они либо превращаются в другого человека вследствие какого-то происшествия, либо ведут двойную жизнь: днем они простые журналисты, а ночью — супергерои, которые держат в страхе криминальный мир. Так почему же нас, читателей, так притягивают эти образы?
Грегори Бернс считает, что все «истории о превращениях созвучны нашему врожденному желанию самим примерять на себя разные личности». Ведь то, что внутреннее «я» человека — единое и цельное, в корне не верно. Это миф, давно развеянный и писателями (например, Германом Гессе в «Степном волке»), и учеными (взять хотя бы идеи Фрейда и Юнга).
Впрочем, даже античный философ Гераклит писал, что «в одну реку нельзя войти дважды». И был абсолютно прав. Это обусловлено тем, что наше «я» как минимум меняется во времени, даже чисто биологически — стареет мозг и тело, — не говоря уж о каких-то нравственных изменениях. При этом «ощущение себя тем же человеком, что и все наши версии из прошлого, — это беллетристика, вымысел, искусственный нарратив». Об этом еще в начале ХХ века писал и Марсель Пруст, пытавшийся в своем многотомном романе понять феномен памяти, множественного «я» и столкновения своего «я» с чужим.
Поэтому «я» человека как минимум можно разделить на три части: «я» настоящего, прошлого и будущего. Но и это будет не совсем верно! Таких «я» — огромное множество. И это вовсе не патология, хотя на ум, конечно, сразу приходит условный фильм «Сплит». Речь идет о разных моделях поведения, формирующих иные версии нас. Ведь мы по-одному ведем себя в кругу друзей, по-другому — с начальством, и по-третьему — когда смотрим футбольный матч в компании незнакомых фанатов где-то в баре. Потому «я», пишет Грегори Бернс, распределяется не только во времени. «Оно расширяется и сжимается в зависимости от социальных требований».
И когда мы видим истории о таких волшебных превращениях, то можем отделить друг от друга разные версии нашего «я», «на которых держатся разные наши личности».
«Стоит начать искать истории превращения, и они будут попадаться вам на каждом шагу. Они стали культурно приемлемым способом примерять на себя разные обличья. Свидетельство тому — популярность косплея и ролевых игр. Можно, конечно, возразить, что в этих случаях человек знает: его образ не более чем фантазия, а занятия эти не более чем игра. В самом деле? Многие участники Comic Con или фестиваля Burning Man готовятся к мероприятию почти весь год. Это еще вопрос, чем определяется их восприятие себя — работой и бытом или фестивалем. Или и тем и другим».
В этом ключе особенно интересно посмотреть на феномен косплея: когда человек создает костюмы и образы героев из популярной культуры, в которых приходит на фестиваль или встречу фанатов. Здесь, считает Грегори Бернс, неясно, какое «я» считать подлинным: игровое или рабочее? Когда человек играет в компьютерную или настольную игру, какое «я» ему ближе: то, которое связано с его персонажем, или бытовое?
Наше представление о себе как едином «я» — «конфабуляция, проистекающая из экзистенциальной потребности нанизать на одну нить все рассеянные во времени версии нашей личности». И у Грегори Бернса припасено еще множество примеров, чтобы доказать это.