В России любят ретродетективы. За последние годы их количество на российском рынке значительно выросло: это и мистические сюжеты о магах-шарлатанах в антураже Российской империи, и молодежные истории в сеттинге викторианской Англии, и книги, играющие с жанром и намеренно ломающие его канон. В издательстве «Альпина.Проза» вышла серия ретродетективов Юлии Яковлевой (часть романов в сеттинге Российской империи, время действия в других детективах серии — СССР 1930-х годов), а совсем недавно в продаже появился новый ретродетектив Алексея Олейникова «Лёгкое дыхание», обыгрывающий одноименный бунинский сюжет.

И если причины неспадающей популярности классического детектива — желание найти комфортное пространство, оказаться в мире, где зло и хаос, подобно мифологическим сюжетам, обязательно будут побеждены, то интерес к ретростилистике вызывает вопросы. Почему мы так полюбили это направление жанра? 

Понять настоящее через прошлое

Можно предположить, что чтение ретродетективов удовлетворяет не только желание увлекательно провести пару вечеров, но также помогает читателю разобраться в происходящем здесь и сейчас через обращение к событиям прошлого — только не с помощью тягучего и зачастую малоподвижного исторического романа, а с помощью текучего и динамичного ретродетектива. 

Какую же роль играет эстетика? Тенденцию к стилизации — не только в рамках обсуждаемого жанра, но и, например, в кино — можно связать с феноменом ностальгии, которая возникает даже по отношению к тем эпохам, где читатель никогда не жил, но знакомился с ними через книги, фильмы, театральные постановки и хочет повторить их, воспроизвести, окунуться в экзотическую атмосферу (от Древнего Рима до Америки 1960-х). 

Ретродетективы помогают вызывать необходимые ощущения, это машина времени в миниатюре, где историчность зачастую носит исключительно эстетический эффект. Некоторые эпохи оказываются настолько популярны среди читателей, что формируются в своего рода субкультуры, выходящие за рамки текста. Такой эпохой, например, давно стала Викторианская Англия, этот временной отрезок становится фоном абсолютно разных жанров — от стимпанка до любовных романов. Одним словом, авторы экспериментируют, ищут новые оптики, пытаются удивить читателя — и так рождаются разнообразные направления ретродетективов.

«Исторический контекст — сказка для взрослых»

Ретродетективы объединяют сразу две читательские страсти: любовь к остросюжетной литературе в целом и разгадыванию криминальных ребусов в частности и нежность к костюмированным представлениям. Исторический контекст — чем дальше отстоящий от нас по времени, тем лучше — всегда немного сказка для взрослых и ностальгия по томам из «Библиотеки фантастики и приключений». Это и эскапизм, и безопасное пространство для проживания нового эмоционального опыта, и поле для поиска параллелей с днем сегодняшним, независимо от того, закладывал их автор в свой текст или нет.

Умеренно растущий интерес к ретродетективам наблюдаю уже лет 25, если не дольше, но не могу не отметить ответвление — рост интереса к литературо- и искусствоцентричным романам. Например, Юлия Яковлева и Алексей Олейников намеренно зашивают в свои тексты аллюзии на мировую и русскую классику и известные арт-объекты. Читатель может по-прежнему просто приятно проводить время, погружаясь в захватывающий сюжет, выписанный в утешительно стабильном каноне, а может еще и поучаствовать в интеллектуальной игре, предложенной автором. Это здорово оживляет жанр.

«Воссоздать тень ушедшей эпохи»

Работая над ретродетективом, ты выстраиваешь слой за слоем — смысловой, стилистический, культурный и бытовой — для того, чтобы твоя история выглядела достоверно.

То есть требуется погружение в материал. Работе непосредственно с текстом предшествует (и я бы сказал, все время сопровождает) исследовательская работа. Выписки из мемуаров и книг того периода, исследований и архивов, уголовной хроники, уточнение, снова ресерч — по расширяющейся спирали.

Для сюжета ты ищешь зацепки, возможные искры, которые можно раздуть в пожар: загадочные происшествия, смешные случаи, нелепые объявления, приезд важных лиц, катастрофы, исторические события. Для описания действий, ландшафтов, интерьеров ты смотришь старые карты — что могла бы видеть героиня, подъезжая к Киевскому вокзалу в Москве. Ищешь информацию о том, какие обои были в модне в то время, могла ли героиня носить платья Коко Шанель в этом периоде, какие конфеты каких производителей были популярны в то время, какие цветы ставили на подоконники и несли в дома.

Для языкового слоя — постоянно уточняешь детали, от названий и номинала монет (что больше: гривенник или семишник? И сколько можно было дать дворнику, а сколько уже слишком много?) до стилизации речи. Языковой слой самый сложный — надо сделать язык героев понятным для читателя, несущим отпечаток времени и при этом не слишком переусердствовать со стилизацией.

Дело это чрезвычайно интересное, сродни созданию фэнтезийного мира — только там ты собираешь собственный мир из множества деталей нашего, но по-новому, а в случае с ретродетективом — воссоздаешь тень ушедшей эпохи, или, скорее, угадываешь наше о ней текущее представление, чтобы читатель вошел в это пространство и поверил в него.

«Между мной и героем не должен стоять антикварный комод»

Я выступлю как читатель. Я стремлюсь писать такие исторические детективы, какие и сама люблю читать. Писатель должен знать матчасть: реалии времени и т. п; это понятно. Штука в том, чтобы писатель также знал и когда остановиться, чтобы все это не превратилось в магазин старья, гм, то есть антиквариата. 

В психологии есть такой термин относительно родительства: «достаточно хорошая мать». Это мудро. «Достаточно хороший» исторический фон, не более. Я читаю (и пишу), чтобы погрузиться в чьи-то страсти и ситуации. Скажу совсем просто: между мной и героем не должен стоять антикварный комод.

«В моем детективе нет интриги»

Когда речь о детективе, мы ждем, на самом деле, не так много вещей: леденящее кровь преступление, харизматичного сыщика, интригу и определенность, хоть какую-то, в финале. Но сам подход к сюжетам с расследованиями может быть разным и зависеть от важных для автора акцентов.

Мой роман «Чудо, тайна и авторитет» соблюдает некоторые жанровое правила: преступление, которое здесь совершено, правда чудовищно уже потому, что затрагивает детей; сыщик — правда харизматичный, это переосмысленный образ Ивана Карамазова. Концовку можно трактовать двояко, но карты она все же раскрывает и на вопросы отвечает. А вот с интригой я работала иначе. Я бы сказала, что у меня ее нет (хотя некоторые читатели спорят!).

Ключевые темы моего романа: во-первых, следственная этика, и именно поэтому стартовый конфликт строится на очевидно неправильном, поспешном, эмоциональном выборе обвиняемого, а во-вторых, принятие реальности, в которой чудовищем может оказаться вовсе не «удобный» незнакомец, а очень дорогой тебе человек, — и именно поэтому я не прятала личность истинного, избежавшего наказания преступника за многовитковыми гипотезами и веселыми стайками «красной сельди», характерными для детективной беллетристики. И как оказалось, так тоже можно, и напряжение, вовлеченность от этого вовсе не проседают. 

Наблюдение за эмоциональными потрясениями, нестандартная сюжетная механика (например, мой сыщик якобы путешествует в прошлое и будущее с тремя призраками Рождества) и парадоксальное распределение ролей, когда жертвы тоже вырываются из круга рефлексии травм и начинают действовать, — все это добавляет в текст новые грани и отодвигает детективную механику на второй план. Основным посылом становится освобождение, обретение себя и уже более осознанное стремление к справедливости. А разве не ради справедливости мы тянемся к детективам?