«Есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности языка»

Любимый читателями Гоголь, издав «Мертвые души», получил от Фаддея Булгарина такую критику: «Ни в одном русском сочинении нет столько безвкусия, грязных картин и доказательств совершенного незнания русского языка, как в этой поэме…», а Николай Полевой, прозаик, критик и издатель «Московского телеграфа», добавил, что язык Гоголя «можно назвать собранием ошибок против логики и грамматики…».

Портрет писателя Николая Васильевича Гоголя. Федор Антонович Моллер

Поэму и ее автора защищал Белинский, возражая: язык поэмы «точно неправилен, нередко грешит против грамматики», зато «у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка — есть слог». 

Ценители литературы прислушивались к мнению «неистового Виссариона», и во многом с подачи Белинского аудитория полюбила Гоголя, да так, что молодежь делала стрижку «под Гоголя» и покупала похожие жилеты.

«Фарсы, затянутые в корсет простоты»

Николай Полевой резко отзывался не только о книге Гоголя. Вот его слова о другой книге:

«…Лучшею из всех повестей Белкина нам показалась —  “Станционный смотритель”. В ней есть несколько мест, показывающих знание человеческого сердца. Забавна и шутка, названная: “Гробовщик”. Зато в повестях: “Выстрел”, “Метель” и “Барышня-крестьянка” нет даже никакой вероятности, ни поэтической, ни романической. Это фарсы, затянутые в корсет простоты, без всякого милосердия». 

Портрет Александра Сергеевича Пушкина. Орест Адамович Кипренский

В отличие от истории «Мертвых душ», в случае с «Повестями» Белинский Полевого поддержал: 

«Будь эти повести первое произведение какого-нибудь юноши — этот юноша обратил бы на себя внимание нашей публики; но, как произведение Пушкина... осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны, словом,

...прозаические бредни,

Фламандской школы пестрый вздор!

<…>

Из повестей, собственно, только первая, “Выстрел”, достойна имени Пушкина».

«Берусь за скучную, пошлую “Каренину”» 

«Достойно имени» или нет, но «Повести Белкина» были Пушкиным написаны быстро и играючи (О них мы подробно рассказывали). А вот к «Анне Карениной» у Льва Толстого случались довольно долгие периоды охлаждения. Толстой приступал к работе и откладывал, возвращался и писал в дневниках и друзьям, что работа идет тяжело: «Берусь за скучную, пошлую “Каренину”», «мне противно то, что я написал», «моя Анна надоела мне, как горькая редька». Бедные Анна Аркадьевна и Левин!

Портрет писателя Льва Николаевича Толстого. Иван Николаевич Крамской

По мере выхода публикаций с главами романа его встречали с воодушевлением читатели, но неоднозначно критики. Некрасов написал знаменитую эпиграмму:

Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,

Что женщине не следует «гулять»

Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,

Когда она жена и мать.

Впрочем, довольно быстро всем критикам стало очевидно, что это не просто романтизированная история измены, к тому же за эту книгу (да и за другие романы) Толстой получил невероятный для своего времени гонорар.

«А пьеса ваша все-таки плохая» 

Принимать критику часто было больно даже уже признанным писателям (возможно, оттого и больнее). Известнейшая пьеса Чехова «Три сестры» была принята публикой довольно холодно. Любивший Чехова Лев Толстой не смог дочитать «Трех сестер» до конца и лично сказал автору: «А пьеса ваша все-таки плохая».

Портрет писателя Антона Павловича Чехова. Браз Иосиф (Осип Хайм-Иосель) (1872-1936)

Чехов в сердцах писал жене, Ольге Книппер, что больше никогда ничего не напишет для театра в стране «…где театральных авторов не уважают, лягают их копытами и не прощают им успеха и неуспеха…»

…Через год он начал работу над «Вишневым садом».

Розанов, Замятин, Булгаков

Наступивший XX век не был к писателям добрее. Не станем подробно останавливаться на драматичных событиях вокруг романов Пастернака или Булгакова, и написанные в начале века менее резонансные тексты получали сполна.

Так, когда вышли «Опавшие листья» Розанова, критики довольно единогласно сравнивали писателя с Передоновым (из романа «Мелкий бес» Сологуба) и Смердяковым («Братья Карамазовы» Достоевского). Сравнения, мягко говоря, не из приятных. 

Но, возможно, такая критика лучше, чем то, как критиковали «Мы» Замятина. В слабости и клевете книгу упрекали все — от Максима Горького, писавшего: «Вещь отчаянно плохая. Усмешка — холодна и суха, это — усмешка старой девы», до Шкловского: «Герои не только квадратны, но и думают главным образом о равности своих углов». Книгу Замятина довольно положительно оценивал Юрий Тынянов, едва ли не единственный рассматривавший ее как явление культурное, а не политическое. 

Портрет писателя Михаила Афанасьевича Булгакова. Николай Радлов (1928) 

Однако же, несмотря на всю критику, споры, интриги и сомнения, великие книги переживают критику. И как бы ни думал Булгаков, писавший жене Елене после окончания работы над «Мастером и Маргаритой»: «Передо мною 327 машинописных страниц (около 22 глав). <…> “Что будет?” — ты спрашиваешь. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем», его роман вышел из шкафа, Замятин, по сути, открыл новый жанр, «Повести Белкина» обожали Толстой и Довлатов, а пьесы Чехова популярны по всему миру и сегодня. 

Рукописи не горят, что бы ни говорили критики. С праздником, дорогие писатели!

Изображение обложки: В.Н. Мешков, Лев Толстой