Павел Витальевич, что для вас феномен детства?

Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу поприветствовать всех, кто сегодня собрался здесь, в Переделкино. Значительная часть моего детства прошла именно здесь, в этом посёлке и в этом Доме творчества писателей. Я иногда называю своё детство «двойным детством» — the Double Childhood, говоря по-английски. В детстве я был окружён людьми, профессионально связанными с детством — с детством всеобщим, с детством общесоветским. Мои родители и круг их друзей — они принадлежали к числу создателей этого позднесоветского детства. Моя мама Ирина Пивоварова писала стихи и прозу для детей, мой отец Виктор Пивоваров в те годы был знаменитым иллюстратором детских книг. Особенно он прославился своими иллюстрациями к сказкам Андерсена. Эти иллюстрации у многих советских детей и взрослых вызывали религиозный трепет. В романе «Бархатная кибитка» я описал некоторых коллег моих родителей по созданию советского детства. Например, целая глава посвящена Заходеру, которому почти официально был присвоен статус советского Винни Пуха.

Кроме автобиографической, в романе есть и фантазийная составляющая. Стиль повествования меняется, воспроизводя (я надеюсь, достаточно ненавязчиво) различные знакомые нам паттерны описания детств: русское усадебное детство (все мы знаем Аксакова, все мы знаем Набокова и других), потом это перетекает в прустовское описание детства, порою нарратив о детстве в «Кибитке» приобретает достаточно экспериментальные формы, несколько смещённые по отношению к литературным традициям.

В «Бархатной кибитке» однако появляются не только советские детские писатели и поэты, такие как Заходер или Эдуард Успенский, но также герои московского андеграунда тех лет. Одна из моих самых любимых сцен в книге — про то, как литературная, художественная богема впервые узнала Лимонова не как писателя (как писатель он проявил себя гораздо позже), не как поэта, а как модельера.

Он шил довольно много для моей мамы. Соответственно, мы нередко ходили к нему на примерки, которые он любил сопровождать чтением своих стихов. Стихи были великолепны, и, хотя для детей они вовсе не предназначались, они производили большое впечатление даже на такое невзрослое существо как я (а мне, наверное, и шести лет тогда не было). Московский андеграунд с восторгом принял Лимонова, тогда ещё молодого поэта, и признал его гениальность. Итак, андеграунд. Ещё одна среда, в которой проходило моё детство. Мои родители принадлежали к этой среде. Многие тогда вели двойную жизнь. Понятие двойной жизни отчасти ассоциируется с Англией, с викторианской эпохой. Тогда в Англии двойная жизнь считалась чем-то предосудительным, хотя и вдохновляла многих писателей и поэтов. Но в Советском Союзе, в эпоху моего детства, то есть в 70-80-е годы, двойная жизнь не считалась чем-то предосудительным — наоборот, она считалась чем-то естественным и прекрасным.

Полный текст интервью вы можете прочитать в литературном журнале «Нате»