Писатель всегда одинок?

Анастасия Шевченко: Писательство — дело одинокое?

Маргарита Ронжина: Конечно, писательство — дело одинокое, но потом, когда ты заканчиваешь вещь, ты выходишь к людям и хочешь, чтобы они разделили с тобой одиночество. В итоге оно все равно у каждого будет свое.

Александра Шалашова: Один из моих любимых персонажей — Шерлок из одноименного сериала BBC — говорит Ватсону: «Только одиночество и бережет меня». И Джон ему отвечает: «Это неправда, людей берегут друзья».

В процессе работы над «Салютами на той стороне» я жила между ощущением того, что меня берегут те, кто любит меня, от того, чтобы я не провалилась в эту страшную историю, и между тем, чтобы абсолютно закрыться от всех, остаться полностью отвечающей за то, что я пишу. Потому что одиночество бережет не только тебя, но и тех, кто мог бы слишком сильно увлечься тобой и твоим текстом. <…>

Игорь Белодед: Да, одинокое дело. Я в связи с этим хотел вспомнить одну замечательную то ли историю, то ли легенду.

Шла Вторая Мессенская война, и вождь мессенцев Аристомен потерпел поражение, был скинут вместе с телами павших воинов в ущелье, но остался жив. Вокруг раздавались крики тех, кто погибал. Молчали те, кто умер. И он смог выбраться из этого странного ущелья только благодаря тому, что где-то вдалеке промелькнула лисица.

Я бы сравнил всякого писателя с этим вождем, полководцем мессенцев, который лежит в ущелье, наполненном умершими писателями, слышит где-то в отдалении крики ныне живущих и ожидает чудо-лисицы. <…>

«Человек — остров сам по себе»

Анастасия Шевченко: Джон Донн писал: «Человек – остров сам по себе». Но при этом он говорил о том, что человек — это непременно часть чего-то, часть материка, часть суши. Частью чего ощущаете себя вы?

Маргарита Ронжина: Мы сегодня говорили про поколение тридцатилетних. Я могу себя не относить, не ощущать к ним, но читатель может решить иначе, все-таки и меня сложить на эту полку. Это не плохо и не хорошо, это дело читателя.

Я хочу причислять себя к тем людям, которые экспериментируют в интеллектуальной литературе, но делают при этом понятную прозу.<…>

Александра Шалашова: Я очень люблю Оливию Лэнг, и у нее есть роман, называется «Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества». И там она сидит в квартире в Нью-Йорке и вспоминает о том, как были одиноки разные художники. Она много пишет про Энди Уорхола, про Валери Соланас — ту барышню, которая в него стреляла.

И мне кажется, что такой опыт письма и опыт одиночества, как пребывание Оливии Лэнг одной в Нью-Йорке, конечно, был у всех. Мы в поле не первые вышли. Понятное дело, что мы продолжаем какую-то традицию, даже если пытаемся идти наперекор ей и использовать какие-то инновативные практики письма. Потому что я ни в коей мере не льщу себя надеждой, что я — первый человек, который написал роман-параболу, или я — первый человек, который написал антиутопию, или я тот, кто придумал детей, отрезанных от мира, нет.

Но мой опыт одиночества и мой опыт письма — это мой неповторимый опыт. И может быть, я буду слишком самонадеянной, если скажу, что я не причисляю себя ни к какой группировке, ни к какой страте, потому что именно мой опыт, как и опыт любого человека, присутствующего в этом зале, совершенно индивидуален и неповторим.

Игорь Белодед: У меня есть цитата… «Страна писателя или поэта — это не какое-то географическое понятие. Это язык». И безусловно, частью русского языка я себя считаю. И очень хочется — я не знаю, правда это или не правда, соответствует ли это действительности или не соответствует, — считать себя частью искусства, которое вытекает из этого языка. Большего и не надо.

На одной полке

Анастасия Шевченко: С каким из зарубежных или отечественных авторов вы бы поставили свои книги на одну полку?

Игорь Белодед: В смысле желания или в смысле факта? […В первом случае] — Уильям Фолкнер. Забавно, что у меня с классикой очень странные отношения: чем больше мне нравятся условные классические авторы, тем с большей наглостью и большим иногда презрением я отношусь к большинству вещей. Мне кажется, что на самом деле это признак большого мастера — совершать провал за провалом, но тогда, после серии провалов случается такая вершина, которую превзойти почти невозможно.

На меня очень сильно повлияла немецкая литература, потому что мой первый иностранный язык — немецкий и я много читал в оригинале. Томас Бернхард, австрийский писатель, которого я очень ценю, безусловно. «Назову себя Гантенбайн», «Homo Faber» Макса Фриша. Хотелось бы, опять же, если мы говорим о желании.

Маргарита Ронжина: Если говорить [о книгах, в которых] женщина находится в какой-то сложной ситуации и как-то из нее выходит, при этом испытывая разные эмоции, можно назвать две книги. Первая — это «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, и вторая — «Анна Предайль» Анри Труайя. Сюжетно они непохожи, но близки по духу. И если «Унесенные ветром» много кто читал, это очень популярная книга, то Труайя, кажется, российский читатель почти не знает. И «Оскар и Розовая Дама» Эрика-Эмманюэля Шмитта — небольшая, но эмоционально заряженная вещь. И соприкасается с «Одиночкой» темами взаимодействия с болезнями и общения с особенными людьми.

Александра Шалашова: Я традиционно называю Сэлинджера. Причем не по желанию. Мне кажется, что он не был бы так уж сильно против, если бы «Салюты на той стороне» встали рядом с не «Над пропастью во ржи», а с «Фрэнни и Зуи». <…>

У Сэлинджера очень много любви и в «Над пропастью во ржи», и во «Фрэнни и Зуи», и в «Девяти рассказах». У него столько любви к миру, к бейсбольной перчатке, на которой написаны стихи, к собакам, к рыбке, про которую вспоминает Холден, — это же так прекрасно. И мне кажется, что в моей собаке, которую дети несут на плечах ( книге «Салюты на той стороне». — Прим. ред.), там тоже много такого слабого раствора любви, который в конце становится ее концентратом.

Быть одиноким или считать себя одиноким?

Роман Декабрев (автор «Гнезда синицы»): Быть одиноким и считать себя одиноким — это два разных состояния или все-таки нет? Если они разные, то люди в основном одиноки. Или просто все-таки считают себя одинокими?

Александра Шалашова: «О каком одиночестве Диккенс писал? Человек никогда не бывает один» (стихотворение Натальи Крандиевской). И это страшно, что на самом деле ты никогда не одинок. В нас нет и никогда не бывает той степени свободы, которая дает подлинное экзистенциальное одиночество.

Поэтому чувствовать себя бесконечно заземленным, бесконечно привязанным, все время в плену проводов. У нас не умолкают телефоны. Даже сейчас я не смогла его никуда убрать, хотя это нарушение правил этикета. 

Как только я смогу, как Оливия Лэнг, жить в свои 32 года одна в доме или в квартире и не почувствую страха, тогда, наверное, я дорасту до состояния подлинного одиночества. Но пока во мне слишком сильны привязанность и страх. Поэтому человек никогда не бывает один.

Маргарита Ронжина: Быть одиноким и считать себя одиноким — разные, как это не печально, понятия. Потому что это поднимает вопрос саморефлексии и честности: ты считаешь себя не одиноким, но ты одинок. Или окружен людьми, но все они для тебя — фон, и ты думаешь, что один, страдаешь от этого, и, получается, все равно ты находишься в резонансе с миром.

Я считаю, что со своим одиночеством можно работать, взращивать в себе внутреннюю силу, которая всегда будет поддерживать. И у каждой личности в идеале должна быть опора, которая сделает одиночество не таким разительным и щемящим, позволит из этого одиночества не наплодить еще больше страдающих «одиночеств», соединившись с кем-то, кто также одинок, и быть одинокими, но не всегда счастливыми вместе. Я считаю, что люди вполне могут быть счастливы и не пагубно одиноки в отношениях. Об этом буду писать в том числе и в моих следующих книгах.

Александра Шалашова: Мы почему-то с негативной коннотацией [говорим] про одиночество. Я ничего в этом такого не вижу. Наоборот, вижу в этом прекрасный зародыш того, что будет, что прорастет и прорвется сквозь смерть.

Маргарита Ронжина: Что в одиночестве важно, одиночество — это база. Каждый человек должен побыть один когда-нибудь. Мне нужно быть час в день одной.

Это разные же чувства. Одно дело, когда ты чувствуешь, что тебя никто не понимает, ты одинок в этом мире, а другое — когда ты закрываешься где-нибудь, никого не пускаешь и ты одинок и счастлив. Когда одиночество тебе нужно, тогда оно и доставляет счастье.

Игорь Белодед: Быть и казаться одиноким — это совершенно разные вещи, совершенно разные материи. <…>

Был такой поэт Аттар много сотен лет назад (персидский суфийский мыслитель. — Прим. ред.), и он написал чудесную поэму, название которой переводят как «Беседа птиц» или «Логика птиц». Огромное количество отягощенных одиночеством птиц отправляется на поиски Симурга, царь-птицы. Многие из них погибают, многие теряются в пустыне, но те, которые все-таки добираются до горного озера, всматриваются в его гладь и понимают, что они есть этот Симург, царь-птица. И когда одиночество подобно этой притче, то это благо. И возможно, со всеми одиночествами так и происходит.