В издательстве «Альпина.Проза» выходит роман «Край чудес» Ольги Птицевой, созданный в формате книжного сериала в сервисе «Яндекс Книги». Поговорили с писательницей о тексте как терапии, о столкновении с внутренними демонами и травме как движущей силе «живой» литературы. 

«Быть исключительно хорошим — значит быть неживым»

— «Край чудес» — это история про встречу с самим собой. Помимо страхов внешних  это еще и про демонов внутренних. Как тебе кажется, какие триггеры, кроме внешних хтонических обстоятельств как в романе, помогают нам посмотреть внутрь себя?

— Ответ, разумеется, такой: нет ничего более безопасного, экологичного и подходящего для работы со своими демонами, чем уютное кресло в кабинете психотерапевта. Но это возможно, к сожалению, только в идеальном мире. 

Мы долго жили в парадигме, что нужно быть хорошей девочкой или хорошим мальчиком, иначе тебя не полюбят, ты не будешь достоин этой любви. Но на деле мы все состоим из хорошего и плохого, да и сами понятия «хорошее», «плохое» очень субъективны. Мы просто состоим из разных индивидуальных частей. И для того, чтобы прийти к внутренней гармонии, нужно эти части хорошо изучить. Смотреть туда, где темно и где светло. 

Мои герои в «Крае чудес» старательно игнорируют свои страх, злость, ярость, ревность, зависть, недолюбленность. Это очень инфантильная позиция. А потом они оказываются в заброшке, оказываются запертыми в пространстве, откуда невозможно выйти. И это метафора того, как мы бываем заперты в своей собственной голове, когда в жизни случаются разные события, когда тебе некуда бежать от себя и нечем заполнить пустоту внутри. А жизнь тебя ставит нос к носу с собственными демонами. Так получилось и с заброшенной больницей. 

Если не доводить ситуацию до кризиса, до экстренной встречи со своей тьмой, а по шажочку идти рядом с людьми, которым доверяешь, знакомиться с этими своими потаенными частями, то ничего страшного не случится. Это взросление. Это нормально и хорошо. Но мне с героями пришлось быть несколько жестокой и столкнуть их на полном ходу со всем «плохим», что в них есть, чтобы они поняли: это не плохое. Это их части.

— Ты сейчас упомянула парадигму, в рамках который мы привыкли быть хорошими. Что больше всего способствовало изменению этой парадигмы? Мне кажется, она уже поменялась. 

— Популяризация психотерапии очень помогает нам всем хотя бы начать говорить о страхе, стыде и далее. Мне кажется, в нашей реальности, учитывая все происходящие исторические процессы, все сложнее держать лицо, прикрываться маской. Как будто бы жизнь нас подталкивает к необходимости принимать решения, быть честными, открытыми и говорить так, как есть, а не так, как хотелось бы, чтобы про нас думали. И эта неоднозначность всего происходящего, серая зона, в которой мы все зависли, будто подталкивает нас к размышлению о том, что быть исключительно хорошим — значит быть неживым. Мы наконец подошли к этому моменту. Могли сделать это более безопасно, если бы это произошло через кабинет терапевта, но мы в реальной жизни, а она бывает очень жестокой. И выдерживать эту жестокость можно только всей совокупностью своих частей.

«С помощью мистики я рассказала о смертности»

— Зацеплюсь-ка я за эту страшную фразу «быть неживым». Если как-то жанрово определять «Край чудес», то лучше всего будет назвать его мистическим или психологическим триллером. Это идеальный жанр для описания современности? Антон Секисов говорит, что таким жанром являются трагикомедия или героический эпос. 

— Сложно сказать, у каждого автора свой инструментарий. Я люблю романы Антона. Мое чувство юмора скорее абсурдное и бытовое, в литературу мне его не особо удается переносить. Да и я не задаюсь этой целью. 

Для меня мистика — это способ показать, как может искажаться реальность. Мистика, основанная на реализме, мне нравится как раз тем, что герой долгое время не может понять: все происходит взаправду или ему кажется? Я сама постоянно нахожусь в таком состоянии. Для меня такая мистическая составляющая — инструмент формулирования зыбкости реальности. Мир сейчас очень зыбкий, а жанр, о котором мы с тобой говорим, на этом и выстроен. Мою картину мира это хорошо транслирует. 

Мне в целом кажется, что писатели будто правда всегда стараются поделиться тем, как они видят происходящее с ними, с близкими и далекими. Мой выход — мистика. Я это поняла в процессе работы над «Там, где цветет полынь». Мне тогда хотелось поговорить о бездомности, о смертности, о конечности всего. Я выбрала мистику как инструмент. И в «Крае чудес», когда мне хотелось поговорить про то, какие мы бываем маленькие, беззащитные, как слепые котята, с помощью мистики это оказалось продуктивнее, результативнее всего.

Герой невозможен без травмы

— И как раз о слепых котятах! У каждого твоего героя за плечами трагическое прошлое, некая травма, которая формирует вектор их действий и решений. Помнишь, часто обсуждали, что всем надоела литература травмы. А бывает ли вообще литература без травмы? 

— Я не знаю ни одного человека, который бы жил без травмы. Почти не представляю себе эту блаженную жизнь, где ты идешь по земле, слегка ее касаясь стопами, чтобы пяточки всегда были будто бы после педикюра. Я таких людей не знаю. А литература стремится рассказать истории про людей. И люди любят истории про людей. 

Рассказать историю про человека абсолютно без травм — это значит рассказать историю про мальчика из пузыря. Соприкосновение с реальностью ведет за собой возможность пораниться, которая рано или поздно приведет к травме. И поэтому написать про героев, которые похожи на гладеньких идеальных болванчиков, мне кажется, невозможно. В этом не будет ни конфликта, ни интереса, ни смысла.

Поэтому для меня травмированные герои — это герои максимально реалистичные. И дальше к ним можно присовокупить всякую нереалистичную хтонь, но эта травма, этот жизненный путь, который они прошли, для меня в литературе самое интересное. 

Литература травмы, мне кажется, была всегда. Взглянуть хотя бы на классику — там все всегда страдают! Посмотреть в целом всю русскую литературу — там все всегда страдают. 

— У тебя не так давно было интервью для журнала Maxim, и там ты сказала: «Я делаю это (передаю кусочки текста себя) только с тем, что уже проработала, прожила и сделала понятным». По-моему, ты про это говоришь часто, но все же: литература может стать для автора личной психотерапией? Сам процесс работы? 

— Да, из раза в раз мой ответ не меняется! Как всегда, говорю только за себя. Мне очень важно сначала пережить, проработать, проговорить все в терапии с друзьями и только потом делать из этого текст. Нужен хотя бы небольшой гэп — не годы, конечно, просто некий временной промежуток. Потому что, когда ты работаешь со свежей кровоточащей эмоцией, из нее сложно сделать историю. Будет просто поток боли. Как только я отрефлексировала, ассимилировала этот опыт, я могу на него уже опираться как человек, рассказывающий историю. Пусть периодически соскальзывая в свою личную боль, но уже понимая, что с ней делать. Кровоточащими руками писать текст нет смысла. Художественно это будет неоправданно.