Про детдома я думала так: это место, где детишки живут как в казарме, им там плохо и всякий ребенок мечтает оттуда вырваться. Но, когда я позвонила с расспросами про приглянувшуюся мне одиннадцатилетнюю девочку Сашу в опеку — в самый первый раз, до нашего знакомства, — тамошняя дама-инспектор сказала: «Я завтра буду в детдоме и спрошу, хочет ли она в семью. Детки постарше — они ведь часто уже и не хотят». — «А что, неужели им нравится в детдоме?» — спросила я. «Да, а что же, — ответила дама. — У нас детдом хороший, дети дружат, у них все есть. И они привыкают, боятся перемен».

Потом я, по совету дамы-инспектора, созвонилась с директором детдома, и директор, с явным напряжением в голосе, сказала: «Нууу… Саша у нас так долго адаптировалась, и вот наконец все наладилось, девочка успокоилась, а вы собираетесь ее забрать. Нет, я не уверена, что это хорошая идея… Я с ней поговорю, но нет, я не уверена». — «Но у Саши же никого нет, — сказала я. — Никаких родственников, никто ее не навещает… нечего терять». — «Детдом — это тоже дом, — холодно сказала директор. — Думаете, мы не любим наших детей, чего-то им здесь не хватает? Поверьте, вы на своих детей меньше тратите — и денег, и сил. А у Саши ведь еще и инвалидность, ей важен режим, постоянный контроль, особый уход. Знаете, не всем детям лучше в семье».

Я поняла, что найти общий язык с директором получится едва ли. Хотя про деньги — это правда: на каждого ребенка в детдоме выделяются очень значительные суммы — обычно называют цифры порядка ста–двухсот тысяч в месяц и даже выше, в зависимости от региона и типа учреждения. Спора нет, я трачу меньше.<…>

Вместе прогуливаясь по двору, мы стали говорить про детдомовскую жизнь. Саша сразу же сказала, что ей тут очень даже неплохо. Она со всеми дружит, воспитатели добрые. Куда-то ехать ей страшно. Выходило, что и ее я должна убеждать — в том, что страшного тут ничего нет.

Саше действительно нравилось в этом детдоме. После смерти мамы она успела пожить в двух детдомах — и первый ругала за то, что там ее заставляли что-то делать, убираться в комнате и как-то за собой следить. Здесь ее уже ничего не заставляли делать. Убирают уборщицы. Еду готовит повар. Постель меняет няня. Порвала куртку — идешь к завхозу и выбираешь на складе другую. Хочешь учиться — учись. Не хочешь — да пожалуйста. Играть целый день в компьютер — почему нет? Воспитателям даже удобно, ведь если ты сидишь и играешь, то точно ни с кем не дерешься. Тебя постоянно развлекают: в детдоме куча кружков, тренажерный зал, с утра до ночи включен телевизор, детей возят туда-сюда с экскурсиями. Приезжают концерты и спектакли. Приходят добросердечные волонтеры. Благотворители тащат подарки. И ты никому ничего не должен. Ты несчастная сиротка, тебе не повезло в жизни — какой с тебя спрос? Все тебя жалеют и балуют, а если вдруг кто-то чего-то требует, так это злой человек.

По своему устройству Сашин детдом был похож на детский сад. Вот группа — в ней живет до десяти детей, но обычно меньше, человек пять–семь. В группу, как и в саду, отдельный вход с раздевалкой. Внутри — большая игровая комната со столами, игрушками, непременным телевизором. К игровой с одной стороны прилегает спальня, там кровати и шкафы с одеждой. С другой стороны из игровой можно выйти в туалет-душ. Небольшое пространство с чашками, чайником и микроволновкой тоже имеется. Для кружков, спортивных и прочих занятий есть отдельные комнаты и залы. Словом, вполне себе детский сад. В группе всегда есть воспитатель, они работают посменно по двенадцать часов, обычно их четверо. Дети взрослеют, но это ничего не меняет: их все так же обслуживают, развлекают, выводят погулять. И жалеют, жалеют, жалеют. Любые способности ребенка воспеваются, ведь его важно поддерживать. Прочел стишок — вот тебе грамота. Станцевал — гром аплодисментов. Вышил бисером цветочек — всероссийская слава.

Мне казалось, что в детдоме ребенок должен чувствовать себя потерянным. Но оказалось, что детей там так занимают, что они не успевает себя хоть как-то чувствовать. Тобой все время руководят, тебя все время куда-то ведут, ты ничего для себя не решаешь и не выбираешь; единственное, как ты можешь себя проявить, — это сопротивляться, обманывать, орать: «Не хочу, не буду!» Поэтому насолить любому взрослому — это особая доблесть. Саша гордилась тем, что довела своими выходками одну из воспитательниц до больницы (ну, ей так сказали, пойди пойми, что там случилось на самом деле) и каждый день мотала нервы врачу (недаром та готова была меня расцеловать): Саша отказывалась выполнять медицинские назначения, и врач действительно очень переживала. «Слушай, — сказала я Сашке, уже когда мы жили вместе, — ну подумай: если бы с тобой случилось что-то серьезное, представь себе, как бы ей тяжело пришлось, ведь она бы чувствовала, что это ее вина, это она за тобой не досмотрела». — «Ну и пусть бы страдала, так ей и надо!» — ответила Сашка. «Почему так и надо? Что плохого она тебе сделала? В чем, по-твоему, ее вина — в том, что она согласилась работать в детдоме? Она ведь просто человек — и, судя по всему, хороший, неравнодушный». Сашка посмотрела на меня тогда с изумлением. Для детдомовца взрослые — это обслуживающий персонал, более или менее удобный. Никаких других отношений тут не бывает.

У меня было романтическое представление о том, что взять ребенка из детдома — значит дать ему свободу и возможность делать то, что он хочет. Но правда в том, что Сашка делала то, что хочет, именно в детдоме. Она любила подраться — и дралась. Любила играть на планшете — и целыми днями играла. Ненавидела учиться — и не училась. Не хотела читать — и не читала. Ей нравилась большая компания, она привыкла всегда быть в тусовке — дома такой компании для совместных игр нет. Считается, что ребенок без семьи об этой семье непременно мечтает, но оказалось, что Сашка мечтала о чем-то совсем другом. О том, чтобы пройти уровень в любимой компьютерной игре, например. Или о самом дорогом наборе «Лего». Но «Лего» и безо всякой семьи дарили благотворители.

Благотворители — это вообще интересная тема. Нашей Саше за три года они, например, подарили дюжину телефонов, телефон — очень распространенный подарок для детдомовца. При том что телефоном Сашка просто не умела пользоваться: никто ее этому никогда не учил. Да и звонить ей было совершенно некому. Сим-карточек ко всем этим телефонам тоже не прилагалось, а откуда такую карточку возьмет ребенок? Для ее покупки нужен паспорт, вдобавок детей не выпускают из детдома одних. Так что всю эту телефонную дюжину Сашка благополучно угробила, используя аппараты для метания в соседок и прочих опытов, призванных определить, какой из телефонов прочнее. Но подаренные планшеты Саша берегла — сломав уже во время нашей совместной жизни последний из врученных благотворителями (кажется, пятый), она плакала так безутешно, как никогда до и после.