21 Июня 2024
Поделиться:

Призрак за рулем: ночной Париж Гайто Газданова

О творчестве таксиста-философа

Новинка «Альпины.Проза» — книга Гайто Газданова «Ночные дороги. Возвращение Будды. Великий музыкант». Два романа и повесть под одной обложкой с предисловием Анатолия Наймана.

Трагический певец изнанки жизни эмигрантов первой волны Гайто Газданов уезжает в Париж в 1923-м, совсем юным, работает там то разнорабочим, то грузчиком, то дает уроки французского и русского. Главная же его служба на протяжении более 25 лет и важный вектор в судьбе и творчестве — работа таксистом. Таксист и философ, который наблюдает за той стороной ночной жизни Парижа, от картин которой люди чаще предпочитают отворачиваться. Но, сам часть этого сюжета, писатель отказывается не замечать происходящее вокруг, а герой Газданова, похожий на автора шофер, изучает жизнь и рассказывает обо всем читателю без лишней романтизации или нравоучений.

Анатолий Найман в предисловии говорит:

«Не торопитесь сочувствовать этому призраку за рулем, ни тем более смотреть на него сверху вниз. Это не вы распоряжаетесь им, называя адрес и по прибытии немножко прибавляя к сумме, выбитой счетчиком. Это он, проницательный, изучивший разные стороны человеческой натуры, много больше вас образованный человек с пронзительным взглядом, видит подноготную — не только конкретно вашу, но и жизни в целом».

Романы Гайто Газданова были мало известны в России до конца XX века, однако сегодня «Ночные дороги» и «Возвращение Будды» — признанная литературоведами классика. Слог и взгляд у Газданова довольно характерны и совершенно особы, его герой говорит горько и иронично, наблюдает ужасы человеческого падения «со стороны» (через зеркало заднего вида?), но долго думает о судьбах людей, которых встречает, возвращаясь к ним снова и снова в своих рассуждениях. Он не берется судить, но часто строг (если не сказать жесток), не взирая на лица — к пьющим клошарам, измученным и обедневшим женщинам, профессорам и дамам полусвета… да и к самому себе.

«Под утро, когда я, кончив работу, ехал в гараж, я нередко подвозил этих женщин, тоже возвращавшихся домой после ночной работы, и они неизменно предлагали всегда одну и ту же плату за это. Я сажал их обычно вглубь автомобиля, а не рядом с собой, так как все они были очень надушены крепкими дешевыми духами, чем-то вроде едкого раствора плохого мыла, и от их соседства у меня во рту появлялся дурнотный вкус.»

«К тому же я заметил, что люди очень определенных профессий, и в частности ученые и профессора, привыкшие десятки лет оперировать одними и теми же условными понятиями, которые нередко существовали только в их воображении, допускали какие-то изменения лишь в пределах этого круга понятий и органически не выносили мысли, что к этому может прибавиться — и все изменить — нечто новое, непредвиденное или не замеченное ими».

«В этом ночном Париже я чувствовал себя путешественником, попавшим в чуждую ему стихию; и во всем громадном городе было два или три места, как освещенные островки в темном пространстве, куда я приезжал каждую ночь, примерно в одни и те же часы; и, входя в свое кафе, я казался самому себе похожим на гребца небольшой лодки, которая после долгой качки на волнах причалила наконец к маленькой пристани, — и вот я выхожу из нее и вместо моря и портового кабачка вижу освещенный тротуар, и запотевшие стекла кафе против заснувшего вокзала, и колеса моего автомобиля, затянутые тормозами».

Закончим знакомство с автором еще одной цитатой из предисловия поэта, критика и философа литературы Анатолия Наймана о судьбе Газданова:

«И по поводу его судьбы, писателя, не получившего должного признания и славы, не сокрушайтесь. Не повторяйте тривиальных заклинаний о русском литераторе, задыхающемся в тесноте эмигрантской публики. Да, действительно, на то, что тогда писалось по-русски в Европе, откликались одни и те же: Ходасевич, Вейдле, Адамович, еще два-три критика с именем. А сколько нужно? Несколько дюжин серафимовичей и безыменских, как это было в советской России? В наше время, мерящее творчество человека исключительно успехом, а успех тиражами и частотой вызова на телевизор, неловко говорить о том, чтo в самом деле может принести ему удовлетворение и чтo не может никогда. Отзывы Ходасевича, Вейдле, Адамовича означали ауканье, перекличку ровни — независимо от того, содержалась в них похвала или упрек».

Не сокрушаемся о судьбе писателя, но горько любуемся героем, пока он заказывает себе стакан молока в злачном кафе и ведет долгие разговоры с полубезумными бродячими философами или постаревшими и обнищавшими любовницами великих мира, с бывшими аристократами или сегодняшними продажными королевами на час.

Все это — с остротой, уважением и мудростью, достойной принца или гения.

Рубрики

Серии

Разделы

Издательство