Как устроено международное сотрудничество в науке в целом и в области исследований космоса?

Целью любой деятельности является достижение хорошего результата. Для этого важно использовать максимально большой объем знаний и компетенций. Поэтому практически во всех научных областях возможность привлекать большой пул экспертов, исполнителей, технику, комплектующие, базы данных способствует достижению хорошего результата.

Я думаю, нет ни одного высокотехнологичного продукта, который создавался бы усилиями одной страны, пусть даже большой. Возьмите для примера айфон. Мало кто знает, что в разработку ряда технологий, которые используются для его создания, ключевой вклад сделали немецкие фирмы.

Можно вспомнить LIGO¹, который позиционируется как американский проект. И действительно, две его обсерватории стоят на американской земле, проект финансируется в первую очередь американскими научными фондами, но там работают специалисты со всего мира. Различные части этой сложной установки разрабатывались и производились в разных странах (в Австралии, Великобритании, в Германии, в России). В проекте активно участвуют сотрудники физического факультета МГУ и группа из Нижнего Новгорода.

Это же нормально, что в московском футбольном клубе играют люди из разных стран, а московские футболисты могут играть в клубах всего мира. Такая практика всегда приводит к лучшему качеству игры. Чтобы выполнить сложный заказ, фирма будет привлекать субподрядчиков со всего мира. Если вы попадаете в передовой институт в любой стране, ваши коллеги тоже будут из разных стран.

Телескопы Европейской южной обсерватории содержат компоненты, сделанные во всех технически продвинутых странах мира, не из желания сделать проект международным, а из желания получить за те же деньги наилучшее качество. Поэтому первый позыв для международного сотрудничества — пользоваться возможностями международного разделения труда, больших рынков товаров, людей и идей для достижения хорошего результата.

Кроме этого, во многих областях науки, в том числе в астрономии и космонавтике, совершенно необходим большой географический охват. Это связано с тем, что Земля круглая и не такая уж маленькая. Поэтому необходимо, например, ставить телескопы в Северном и в Южном полушариях, чтобы следить за всем небом. Иногда такие задачи решают проекты, часть которых расположена в одной стране, часть в другой, иногда — коллаборации проектов, как в случае всем известного Телескопа горизонта событий², который сделал «фотографию черной дыры».

Сверхмассивная черная дыра. Фото — Event Horizon Telescope

Кроме того, для установки астрономического оборудования часто нужны экзотические условия, например высокие горы или горы, расположенные рядом с океаном. Для таких целей хороши острова типа Гавайев. Или высокие горы рядом с большими сухими пустынями, как в Южной Америке. Или экстремальные условия Антарктиды. Для реализации таких проектов нужно международное сотрудничество.

В больших космических проектах важна диверсификация рисков. Она может быть под силу одной стране, но получается лучше, если участвует несколько стран. Так и в кинопроизводстве: мы часто видим, что большие европейские художественные фильмы или сериалы — это результат сотрудничества кинокомпаний из разных стран. В космосе так же важно совместное финансирование, потому что проекты там большие, дорогие и рискованные.

Есть множество причин для того, чтобы научное сотрудничество было международным.

Вы несколько раз использовали термин «хороший результат». Что он значит? И является ли хороший результат общим для разных ученых, институтов и стран?

«Хороший результат» означает, что в контексте текущих исследований решаются ключевые задачи, которые способствуют более активному продвижению науки вперёд. Наука в последнее время устроена так, что у ученых много идей и гораздо меньше ресурсов для их реализации. Поэтому приходится много времени и сил тратить на продумывание первоочередных задач. Например, ученые могут сказать: «Давайте поймем, как внутри устроена черная дыра», но вряд ли найдут реальные возможности для достижения большого прогресса в этой области в ближайшие годы. Результат их работы должен быть не просто важным, а реалистичным среди важных. Или, наоборот, важным среди реалистичных.

Я бы отделял хороший результат от «вау-результата», когда есть только внешний эффект. О хорошем результате часто сложно рассказать неподготовленной публике. Мы с этим сталкиваемся каждый октябрь, когда вручается Нобелевская премия по химии, физиологии или физике. Каждый раз оказывается, что в пресс-релизе или новости очень сложно объяснить, почему это открытие стало настолько важным, что его отметили Нобелевской премией. Такое объяснение требует контекста. Более того, зачастую даже доктора физико-математических наук не могут быстро понять, почему эта Нобелевская премия по физике вручена правильным людям, если работают в другой области физики.

«Конкуренция всегда помогает»

Если ученые или институты из разных стран занимаются примерно схожей проблематикой, они скорее соперничают или дополняют работу друг друга? Можно ли говорить вообще о конкуренции, если речь идет о научных исследованиях?

Можно говорить о специфической конкуренции. Например, провести аналогию со Средневековьем, когда наша привычная география, в которой есть Франция или Германия, перебивается сложной политической структурой средневековых государств, где важен сюзерен, а не географическое местоположение. В этом случае два соседних города, жители которых говорят на одном языке, могут находиться в сложных отношениях, потому что относятся к разным коронам.

Конкуренция между странами в научном сообществе заметна крайне редко. Она возникает разве что между специфическими мегаявлениями. Например, Китай — это очень большая страна с сильной на сегодняшний день наукой, но при этом в негеографическом смысле отдаленная от так называемого западного мира. А географически отдаленная Австралия в большем смысле относится к западному миру, чем Китай. Можно говорить о конкуренции между Китаем и «западной наукой».

Конкуренция может быть между научными группами размером от отдельных людей до их объединений. Однако на уровне самых больших групп конкуренция вынужденно заменяется сотрудничеством. Происходит примерно следующее. У нас есть один Большой адронный коллайдер³. Некоторое время назад европейцы конкурировали с американцами, кто быстрее: Америка построит свой сверхпроводящий суперколлайдер⁴ или европейцы — адронный коллайдер. При этом ЦЕРН — европейская организация, конечно, но включает в себя и ученых, и поставщиков со всего мира. Американский проект в итоге был закрыт, и Большой адронный коллайдер впитал в себя ускорительщиков со всего мира.

Конкуренция создается в научном сообществе искусственно, потому что она всегда помогает.

На Большом адронном коллайдере стоит несколько детекторов, которые отличаются друг от друга. Они отчасти конкурируют, потому что являются независимыми проектами, дополняющими и проверяющими друг друга. Между ними не жесткое соперничество, а скорее работа на общий результат. Это повышает ответственность каждой группы.

То же самое происходит с гравитационно-волновой астрономией. Есть две установки LIGO, есть европейская VIRGO⁵, появилась японская KAGRA⁶. Статьи о результатах их работы подписаны бесконечным количеством авторов, потому что эти три огромных коллаборации работают вместе. Детекторы работают независимо, но все значимые результаты являются результатами совместной обработки. Есть и конкуренция: условно говоря, VIRGO может быть обидно, что антенна LIGO обладает большей чувствительностью. Но в итоге результаты обрабатываются совместно. Это очень правильный подход.

Лазерно-интерферометрическая гравитационная обсерватория LIGO в Ливингстоне, Луизиана, США. Фото — Wikipedia

На самом большом уровне конкуренция упирается в нехватку средств. Гонки устраивать не очень рационально. Допустим, NASA строит большой космический телескоп, а Европейское космическое агентство вдруг решит строить примерно такой же, но быстрее. Так не бывает. Скорее, они будут вместе делать один, а если хватает средств, то еще один, но такой, чтобы получал результаты, недоступные для первого. Конкуренция может переходить на другой уровень. Вы вот вкладываете 20 лет работы и 10 миллиардов долларов в оптический и инфракрасный космический телескоп, а мы за это время за те же 20 лет и 10 миллиардов долларов сделаем другие телескопы и получим больше хороших результатов. Идет конкуренция за получение хороших результатов. Как если бы Канада сказала Бразилии: «Вы — чемпионы мира по футболу, а мы будем чемпионами мира по хоккею».

Насколько существенную роль в международном взаимодействии играет наша страна? Европейское космическое агентство сообщило, что прекращает сотрудничество с Роскосмосом. Как это скажется на развитии мировой науки о космосе?

 Периодически появляются исследования, авторы которых пытаются определить вклад разных стран в мировую науку, совокупно, фундаментально и отдельно по областям. Его пытаются увязать с экономическими и макропараметрами. В целом с учетом отклонений вклад страны в мировую науку неплохо коррелирует с ВВП. ВВП России — это несколько процентов от мирового. Это совершенно нормально, стран в мире около 200. И по ВВП Россия не входит в первую десятку. Соответственно, ожидаемый вклад России в мировую фундаментальную науку — несколько процентов. Не очень много, но это достаточно заметная часть.

До 2022 года в России лучше развивались области, которые были развиты раньше (сейчас сложно делать прогнозы, но ясно, что фундаментальные исследования столкнутся с жестким кризисом). В физике и, наверное, математике вклад России больше нескольких общемировых процентов. По биологии вклад меньше, это в существенной степени наследие разгона генетики⁷ и других сложностей.

В России плохо развиваются совсем новые области, потому что научная структура очень инертная — причем у меня как части структуры тоже есть это свойство; не хочу сказать, что я белый и пушистый и осуждаю других.

Могло бы помочь тесное международное сотрудничество, но, к сожалению, Россия не особенно активно в нем участвовала. По ряду объективных причин у России была не лучшая репутация в качестве участника больших международных коллабораций. А сейчас или прекращается, или затормаживается много международных проектов с участием России, в том числе в области изучения Солнечной системы. В первую очередь замораживание проекта «ЭкзоМарс»⁸, в космической астрофизике — остановка работы немецкого телескопа eROSITA⁹ на борту спутника СРГ. Всё это, кстати, очень сильно бьет по европейским группам, которые были вовлечены в проекты. Я не думаю, что это какая-то мегакатастрофа для мировой науки. Если бы из-за неучастия России сорвался бы запуск «Джеймса Уэбба»¹⁰, это был бы большой урон для мировой науки в целом. Но Россия в таких проектах на уровне ключевого партнера не участвует по самым разным причинам.

Поэтому происходящее сейчас разрушение системы международного научного сотрудничества с Россией сильно по мировой науке не бьет. Пострадали группы, которые решили сотрудничать с Россией, и, конечно, сильнее всего пострадали российские ученые. Для них зачастую это была редкая и уникальная возможность — поучаствовать в фундаментальных исследованиях очень высокого уровня. Теперь таких возможностей в России будет гораздо меньше. Печальнее всего, что это наносит долгосрочный урон России как партнеру в больших проектах. Даже при нормализации политической обстановки репутация восстанавливается годами. Думаю, к российскому участию в больших международных проектах будут еще долго относиться с большой осторожностью, вплоть до того, чтобы избегать контрактов с нашей страной.

Россия давно планировала присоединиться к проекту Европейской южной обсерватория (ESO)¹¹, а вице-президент РАН Юрий Балега назвал это «задачей десятилетия». Почему это так важно?

Об участии в этом проекте были разные мнения. Астрономическому сообществу России не удалось добиться явного большинства или компромисса по этому вопросу. Он так долго не решался, что его перестали решать.

Аргументы противников состояли в том, что Россия будет вкладываться в чужую инфраструктуру

Совместные проекты мы вообще часто воспринимаем как чужие, если не играем там ведущей роли, и это сильнее всего мешает участию России в полноценном международном сотрудничестве — неспособность быть значимой, но не ведущей частью проекта.

Противники проекта говорили: «Мы будем вкладывать средства в чужую инфраструктуру, вместо того чтобы развивать обсерватории на своей территории. Пусть плохонькие, но зато целиком наши, и, что бы ни случилось в мире, они у нас останутся».

Аргументы сторонников вступления в Европейскую южную обсерваторию состояли в том, что это позволит участвовать в передовых исследованиях, приобщиться к передовым технологиям. Кроме того, это даст российским высокотехнологичным компаниям доступ к выполнению заказов, поскольку такие большие институции, как Европейская южная обсерватория, размещают контракты и стремятся к тому, чтобы исполнители платили налоги в странах, которые являются участниками проекта.

В этом и заключалось противоречие. Инертность, о которой я говорил, помешала большинству российских астрономов активно переключиться на работу с инструментами и программами Европейской южной обсерватории вместо старых российских инструментов. Вопрос решился сам собой. Была возможность попробовать, но выбрали консервативный вариант: «Не будем ничего менять. Работаем примерно так же, как и раньше». Это очень типично для развития науки в России.

«Фактически иностранных ученых у нас практически нет»

Однако в нашей стране есть инфраструктура, которая может быть использована для исследования космоса. Есть и обсерватории, телескопы, люди, которые будут с ними работать.

Да, инфраструктура есть, но есть проблемы с подходящими местами дляастрономических наблюдений. Специальная астрофизическая обсерватория РАН¹² стоит там, где стоит, в результате болезненного компромисса. Она обладает, мягко говоря, не очень хорошим астрономическим климатом, там мало ясного неба.

Новая обсерватория¹³, которую построил Московский университет, где сейчас активно работают сотрудники нашего института¹⁴, обладает чуть лучшим климатом, но примерно полгода наблюдать там практически не получается. Кроме того, рядом Кисловодск, Пятигорск — растущие курортные города, которые портят картину звездного неба своими огнями.

У России есть астрономическая инфраструктура, но она обречена существовать в таких условиях, что полноценная конкуренция невозможна.

Даже если мы поставим полные копии Европейской южной обсерватории по мановению волшебной палочки где угодно в России, они не будут работать так же, во-первых, из-за засветки и погоды. А во-вторых, они не будут работать, потому что у нас нет кадрового ресурса.

Почему так? В чем проблема с кадрами?

Если вы хотите сделать что-то хорошее на международном уровне, то должны пользоваться международным рынком труда. Это единственный эффективный путь. Представьте, что вы в своем городе хотите создать футбольный клуб, который способен выйти в финал Евролиги. Вы не сможете укомплектовать его только уроженцами своего города или области. Или, беря шире, скорее всего, только людьми из России. Возьмите самый успешный спортивный клуб в нашей стране во всех видах спорта, московский баскетбольный ЦСКА, и посмотрите, кто там играет. Огромное количество американцев, греки, югославы, по-моему, были итальянцы. Это международный клуб, вот что важно. Если вы делаете большую корпорацию, тоже, скорее всего, будете нанимать сотрудников со всего мира, включая топ-менеджмент.

В нашей науке ничего похожего не происходит. Все реформы российской науки, весь контекст обсуждения, если утрировать, всегда были в духе «Российская наука — для россиян». За редкими исключениями, никакие меры не способствовали привлечению ученых из других стран. Были отдельные примеры, программа так называемых «мегагрантов», которая в целом скорее провалилась. Есть Сколтех, университет в Сколково. Но в целом не получается международных проектов, система их отторгает по самым разным причинам. У нас многие совершенно не готовы к тому, что директором института или ректором большого университета может стать иностранец, что, в общем-то, в мире вовсе не является редкостью.

То есть директором должен быть обязательно россиянин, а у него в подчинении могут быть три зама из Италии, Германии и США?

Так тоже не будет. Фактически иностранных ученых у нас практически нет. Начиналось бы, конечно, не с директоров. Совершенно нормально было бы, если бы треть рядовых сотрудников научных лабораторий была бы ребятами из Китая и Индии. Это очень крупные поставщики высококвалифицированных научных кадров по всему миру, две страны с огромным населением, большим основанием демографической пирамиды и не очень высоким уровнем зарплат. Но мы и этого не видим.

Поэтому директора должны появляться потом. Речь идет не о том, чтобы импортировать начальников, а о том, чтобы участвовать в международном рынке. А у нас на любом уровне система это только отторгает, и это, конечно, одно из проклятий российской науки. Мне кажется, что любые серьезные, глобальные размышления на тему изменений в российской науке обязательно должны включать понимание того, что Россия должна выступать на международном рынке труда не только как экспортер.

Зачем проводить астрономические наблюдения из космоса, ведь есть множество мощных наземных телескопов. И какую роль в астрономических исследованиях сейчас играет космонавтика?

Наблюдения из космоса важны по трем основным причинам. Первая, самая простая: земная атмосфера непрозрачна для большей части электромагнитных волн. Мы можем строить оптические и радиотелескопы на Земле, а вот инфракрасные, ультрафиолетовые, рентгеновские, гамма-телескопы мы должны запускать в космос просто потому, что с Земли в них ничего не видно. Поэтому первыми успешными проектами в космической астрономии были небольшие гамма-детекторы, детекторы, которые впервые показали нам небо в рентгеновских лучах.

Другое дело, что космические проекты дорогие. За миллиард долларов можно построить либо один приличный космический проект, либо много приличных наземных проектов. Поэтому, наверное, вклад космической астрономии в общий баланс — меньше половины, исключительно из-за высокой стоимости космических исследований. Но развивать космическую астрономию совершенно необходимо.

Вторая причина более экзотическая. В космосе можно создавать большие установки. Например, в радиоастрономии мы можем рассматривать мелкие детали, только используя несколько телескопов, стоящих далеко друг от друга. Мы ограничены лишь масштабами телескопа горизонта событий, то есть размерами Земли. Чтобы наблюдать более мелкие детали, например получить изображение окрестностей черной дыры для нескольких галактик, нужно телескопы выносить в космос.

Первой успешной попыткой был «Радиоастрон»¹⁵, он работал в связке с наземными телескопами, в том числе не российскими. На самом спутнике стояло некоторое количество оборудования, разработанного и собранного не в России. Еще одним хорошим примером большого космического проекта, который невозможно создать на Земле, будут гравитационно-волновые антенны. Это, например, европейский проект eLISA¹⁶, один или два китайских проекта, один японский проект, если они его доведут до реализации. На Земле для таких установок просто нет места, а у «Элизы» в космосе — несколько миллионов километров.

Запуск «Радиоастрона». Фото — АКЦ ФИАН

И есть третья причина, которая объясняет, зачем нужен «Хаббл»¹⁷. Это в первую очередь оптический телескоп с зеркалом диаметром 2,5 метра. Зачем же его запускать в космос? У нашего института такой стоит на Северном Кавказе, и он стоил не 10 миллиардов долларов, а 20 миллионов, если не ошибаюсь. Но земная атмосфера, даже если она не поглощает излучение, очень сильно искажает картинку. Но только космические исследования позволят получить изображения очень высокого качества, наблюдать очень слабые объекты. Поэтому у нас есть телескоп «Хаббл» или европейский спутник Gaia¹⁸, который построит карту Галактики, хотя это совсем небольшой телескоп по земным меркам. Так что космические наблюдения дают совершенно уникальные возможности во всех областях астрономии.

«Мы занимаемся наукой ради науки»

Почему телескоп «Джеймс Уэбб», который вы упомянули, — насколько масштабный и важный проект, почему он у всех на устах?

Когда разрабатываются новые инструменты для научных задач, они всегда жестко ограничены бюджетом. Чем больше бюджет проекта, тем более сложное и уникальное оборудование вы можете разработать и собрать. Относительно дешевые космические проекты стоимостью около 500 миллионов долларов чаще всего не содержат новых технологических решений, но способны решать поставленные задачи.

Иногда хочется поступить по-другому: «Перед нами стоят не простые, а очень важные задачи, поэтому давайте создадим подходящий инструмент, сколько бы он ни стоил». «Джеймс Уэбб» — инструмент именно такого класса. Он превосходит по своей стоимости все остальное. Эти деньги ушли на совершенно уникальные, новые технологические решения. Запуск такого телескопа — крайне редкое событие. Следующий инструмент NASA такого масштаба в лучшем случае появится к середине 40-х годов XXI века.

Астрономические инструменты многозадачны и должны удовлетворять запросам астрономов из самых разных областей. Поэтому «Джеймс Уэбб» будет изучать и объекты Солнечной системы, и объекты нашей галактики, экзопланеты, другие галактики, в том числе самые далекие. По всей видимости, он увидит самые первые галактики, формирующиеся во Вселенной, и, может быть, продвинет нас в вопросе изучения самых первых звезд, возникающих во Вселенной, хотя здесь необходим некий элемент везения. Поэтому все, конечно, очень взволнованы судьбой этого инструмента.

Решение довести проект до ума, когда стало ясно, что его стоимость и время разработки сильно выросли, было мужественным. Как в случае с американским суперколлайдером, происходят ситуации, когда проекты становятся настолько дорогими, что перестают влезать в бюджеты, и от них отказываются. К счастью, с «Джеймсом Уэббом» этого не произошло. Пока все технологические работы проходят штатно, все он справляется со всеми тестами. Мы надеемся, что к лету он начнет получать полноценный научный результат.

Вы говорили о взаимосвязи фундаментальных и прикладных аспектов научных исследований в разных областях, и в космической сфере тоже. А какие направления астрономии сейчас являются ключевыми и есть ли у них практическое применение?

Астрономия относится к наукам, где передовые исследования крайне редко имеют видимые перспективы практического использования. Это не означает, что они не возникнут потом, но видимых нет, и прикладной аспект в астрономии не является драйвером развития.

Мы занимаемся наукой ради науки. Но исторический опыт говорит нам, что занятие наукой ради науки часто приводит к важным прорывам и в прикладных областях.

Ближе всего к прикладному применению исследования Солнца. На Земле очень многое зависит от нашей звезды, поэтому ее изучение существенно для ряда прикладных задач, начиная от глобальной климатологии и заканчивая предотвращением потенциальных угроз от мощных солнечных вспышек и корональных выбросов. Сюда же примыкают исследования звезд, похожих на Солнце. Это первая большая группа.

Еще одно направление, которое в ближайшие годы будет иметь прикладное значение, — исследование атмосфер экзопланет. Областью возможного применения полученных знаний и разработанных технологий будет в первую очередь климатология. Несмотря на заметный прогресс в нашем понимании климата, эта задача действительно очень сложная. Сейчас, например, невозможно дать достаточно точный прогноз погоды на две недели. Мы не можем сказать достоверно, что в Москве через две недели будет дождь, пока это не поддается расчетам. Совершенствование моделей и рост объема данных позволят получать двухнедельный прогноз. Очень важно «обкатывать» модели в разных условиях. И в ближайшие годы, в том числе благодаря космическим наблюдениям, ожидается качественный скачок в изучении атмосфер экзопланет. Европейское космическое агентство запустит спутник, который будет их изучать. Их сотни, и они не похожи на Землю, но такой объем данных приведет к тому, что моделями атмосфер будет заниматься большое количество людей. Соответственно, ученые получат много хороших результатов, появятся комплексы компьютерных программ для моделирования атмосфер. Это скажется на изучении эволюции земного климата, и климатология Земли в ближайшие 10–20 лет получит большую подпитку.

NASA недавно опубликовало рубежный отчет о том, что они зарегистрировали пять тысяч экзопланет. Почему это важно и насколько значимо в ближайшей перспективе? Наверное, не стоит надеяться, что человечество их достигнет.

В самом деле, идея не в том, чтобы туда полететь. Если вдруг появится новость, что в дебрях Амазонки обнаружен неизвестный вид млекопитающих, это не будет означает, что в ближайшее время в Подмосковье появятся фермы с этими животными и в ближайшем фастфуде вы сможете купить бургер, сделанный из этого млекопитающего.

Цель в изучении экзопланет как астрономических объектов. Это важно для лучшего понимания Солнечной системы. Изучая другие экзопланеты, мы лучше понимаем Землю. Но существенно также, что мы хотим лучше понимать экзопланеты.

В науке для прогресса, для продвижения вперед важно иметь большие данные. Увеличение числа известных объектов важно. Если вы занимаетесь социологией, вам важно опрашивать больше людей. Сейчас минимально возможная выборка для социологических исследований включает примерно 1200 человек, если не ошибаюсь. Так происходит не потому, что больше не надо, а потому, что меньше — бессмысленно. Социологи были бы не против, если бы у них были выборки в 5–10 раз больше, тогда социологические данные были бы более точными.

В астрономии важно находить и редкие экземпляры планет, звезд и галактик, которые позволяют ответить на важные вопросы. И поскольку мы не знаем, где искать аномалии, то единственный правильный путь — просто искать как можно больше. Поэтому мы запускаем такие спутники, как TESS¹⁹. Более крупным и продвинутым аппаратом такого типа будет европейский PLATO²⁰, который откроет большое количество экзопланет. Какие-то из них могут оказаться уникальными примерами. Их детальное изучение с последующим анализом может позволить решить принципиальные вопросы, связанные с формированием планет, с их эволюцией, может быть, дальнейшей судьбой.

TOI 700 d — первая планета размером с Землю в обитаемой зоне, обнаруженная TESS, спутником NASA для исследования транзитных экзопланет. Фото — NASA

Насколько большую роль играет Луна в исследованиях космоса?

Луну часто вспоминают в научно-фантастическом контексте как место, где приятно представлять себе обсерваторию. Проблема в том, что установка телескопа на поверхности Луны будет связана с дополнительными огромными затратами. В беспилотном режиме установить там обсерваторию очень трудно, пока — практически невозможно, а если в проекте участвуют люди, то это фантастически увеличивает его стоимость. Поэтому использование Луны как базы для астрономических наблюдений — плохая идея.

Есть довольно экзотические примеры астрономических установок, которые действительно выиграли бы от установки на Луне. Самый яркий и известный пример — идея установки радиотелескопов, работающих в низкочастотном диапазоне на обратной стороне Луны. В низкочастотном диапазоне наблюдениям с Земли довольно сильно мешает магнитосфера планеты, а на обратной стороне Луны для них условия хорошие, тишина. Кстати, телескопы для низкочастотных наблюдений выглядят странно и непривычно. Можно посмотреть на изображение, скажем, телескопа БСА²¹ в подмосковном Пущино. Выглядит как поле, затянутое проволочками, но это хороший, эффективный радиотелескоп. Чтобы создать похожий на Луне, не надо везти туда стометровую ажурную антенну, которая должна крутиться во все стороны. Можно отправить туда луноходик, он будет кататься по обратной стороне Луны и разматывать кабель, укладывать его на поверхность определенным образом. Система кабелей будет работать как низкочастотный телескоп.

Сейчас лидерами в таких проектах являются китайские ученые и инженеры. Может быть, они сделают действительно функциональный лунный астрономический инструмент. Это будет интересно, но астрономическую картину мира скорее всего не перевернет. По стоимости такой проект можно сравнить с большим 500-метровым китайским телескопом, который является шикарным инструментом, совершенно потрясающим — он уже выдал множество хороших результатов. Будет ли сравним с ним низкочастотный радиотелескоп на обратной стороне Луны — большой вопрос.

1. LIGO (Laser Interferometer Gravitational-Wave Observatory) — лазерно-интерферометрическая гравитационно-волновая обсерватория, а также сообщество ученых из разных стран, которые работают с данными, полученными проектом. Главной задачей LIGO является обнаружение гравитационных волн космического происхождения.

2. LIGO (Laser Interferometer Gravitational-Wave Observatory) — лазерно-интерферометрическая гравитационно-волновая обсерватория, а также сообщество ученых из разных стран, которые работают с данными, полученными проектом. Главной задачей LIGO является обнаружение гравитационных волн космического происхождения.

3. Большой адронный коллайдер (Large Hadron Collider) — самый большой ускоритель заряженных частиц в мире, построенный в ЦЕРНе (Европейской организации по ядерным исследованиям) в Швейцарии. Запущен в 2008 году.

4. Сверхпроводящий суперколлайдер (Superconducting Super Collider) — проект ускорителя частиц, который планировалось построить в Техасе. Проект закрыт в 1993 году.

5. VIRGO — детектор гравитационных волн, расположенный в Европейской гравитационной обсерватории в Италии.

6. KAGRA (Kamioka Gravitational Wave Detector) — детектор гравитационных волн Камиока, созданный Институтом исследований космических лучей Токийского университета.

7. Практика идеологической борьбы с оппонентами в естественных науках, выраженная в отрицании классической генетики, которая сложилась в 1940-х годах в СССР и была связана с именем агронома Трофима Лысенко.

8. Совместный российско-европейский проект по исследованию Марса, в котором принимают участие Роскосмос, Европейское космическое агентство и другие организации.

9. eROSITA (extended ROentgen Survey with an Imaging Telescope Array) — проект наблюдений в рентгеновском диапазоне с помощью зеркального телескопа, установленного на борту российско-немецкой орбитальной астрофизической лаборатории «Спектр-РГ».

10. JWST (James Webb Space Telescope, космический телескоп «Джеймс Уэбб») — самый крупный орбитальный телескоп в истории человечества; запущен в конце 2021 года.

11. European Southern Observatory (ESO, Европейская южная обсерватория) — международная исследовательская организация, основанная в 1962 году, которая ведет работу в трех обсерваториях в Чили.

12. Научно-исследовательский институт Российской академии наук, обсерватория которого располагается у подножия горы Пастухова в Карачаево-Черкесской Республике. Она основана в 1966 году и является крупнейшим наземным астрономическим центром в России.

13. Кавказская горная обсерватория построена в 2014 году Московским государственным университетом имени М. В. Ломоносова у подножия горы Шатджатмаз в Карачаево-Черкесской Республике.

14. Сергей Попов — ведущий научный сотрудник Государственного астрономического института имени П. К. Штернберга (ГАИШ МГУ).

15. Радиоастрон — международный космический исследовательский проект, который работает с данными, полученными с помощью космического радиотелескопа на российском аппарате «Спектр-Р». Запущен в 2011 году.

16. eLISA (evolved Laser Interferometer Space Antenna, улучшенная Лазерная интерферометрическая космическая антенна) — совместный проект NASA и Европейского космического агентства по исследованию гравитационных волн с помощью трех космических аппаратов. Первый аппарат, тестовый модуль LISA Pathfinder запущен в 2015 году.

17. Hubble Space Telescope (космический телескоп «Хаббл») — автоматическая орбитальная обсерватория, совместный проект NASA и Европейского космического агентства. Запущен в 1990 году.

18. Global Astrometric Interferometer for Astrophysics (GAIA) — космический телескоп Европейского космического агентства, предназначенный для составления карты распределения звезд галактики Млечный Путь.

19. TESS (Transiting Exoplanet Survey Satellite) — космический телескоп, предназначенный для открытия экзопланет транзитным методом. Запущен NASA в 2018 году.

20. PLAnetary Transits and Oscillations of stars (PLATO) — космический телескоп, который Европейское космическое агентство планирует запустить в 2024 году для изучения большого количества звезд и обнаружения экзопланет на их орбитах.

21. Радиотелескоп БСА ФИАН — радиотелескоп меридианного типа с заполненной апертурой. Введен в эксплуатацию в 1973 году в городе Пущино Московской области. Его конструкция представляет собой антенную решетку, расположенную на площади более 7 гектаров.

Беседу вел Глеб Гавриш.