Над чем мы смеемся

Ольга Лишина: Книга написана и начала издаваться в 1928 году, и вот спустя почти сто лет читателям по-прежнему смешно. Почему?

Ольга Гульчак: Есть древнейшие комедийные приемы, которые будут актуальны всегда. Ильф и Петров именно ими и жонглируют. Самый, наверное, распространенный — каламбуры, то есть употребление переносного значения слов, фразеологизмов, нагнетание синонимов и образование комических собственных имен. Один Киса чего стоит.

«На глазах у всех погибала весна».

«Она вывела с собой табунчик девушек в сарафанах». 

«Небо было в мелких облачных клецках».

Некоторые приемы накапливаются, напряжение создается большим количеством синонимов. И в конце это вызывает смех. 

Я могу привести свой самый любимый момент. Он из «Золотого теленка», когда небезызвестный нам Остап Бендер печатал на машинке без буквы Е. И в конце он говорит: «Мне подсунули машинку с турецким акцентом». Я, если честно, от смеха чуть не умерла. Этот прием был протянут на целый абзац. Там он печатал кусок текста, и весь этот кусок текста без буквы Е, а все слова, как назло, — понятное дело — специально подобраны, чтобы в них была эта несчастная буква Е. 

Алексей Олейников: Если мы возьмем тексты примерно такого же периода — рассказы Зощенко, или Тэффи, или Аверченко, то далеко не все они будут смешными. 

Проведите такой эксперимент. Почитайте, например, «Аристократку» — классический рассказ Зощенко, где вся комедийность ситуации строится на том, что там не совпадает лексический слой, описываемый претензией этого героя, лексический слой, который описывается, и действия этих героев.

Там история про то, как он повел девушку в буфет, денег у него в обрез, а она давай одно пирожное за другим есть. Если это сделать как подстрочник, как сценарий снять, это будет смешно, но то, как это написано, на мой взгляд, не работает. Вы можете это проверить на детях — они не очень смеются. Или, допустим, Тэффи чуть посмешнее — «Пуговица» или «Воротничок», где Олечка купила себе воротничок и он потребовал дальше купить юбки, диван, запустить руку в казенные деньги и так далее. Понятный и совершенно очевидный прием, но дети не всегда смеются. 

А с нашими дорогими Ильфом и Петровым — тут собака порылась несколько глубже, потому что здесь, на мой взгляд, несколько уровней юмора. Это совершенно точно языковая игра, связанная с переделыванием фамилий. 

Волжская ночь, пароход «Скрябин» отправляется. 

«В облаке пыли катился к пароходу толстенький Платон Плащук. Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд выбежали из трактира «Плот» [вот это нанизывание. — Прим. ред.]. Над несгораемой кассой уже трудились крючники. Инструктор акробатики Жоржета Тираспольских гимнастическим шагом взбежала по сходням». 

Это плоть русского языка, с которой очень хорошо работал Петров. Это петровские штуки. У него очень много фельетонов времен работы в «Гудке», в «Смехаче» и так далее. Много разных игровых переделок фамилий. Это один слой. 

Кстати, один из элементов потрясающего успеха в том, что Ильф и Петров были журналистами «Гудка», они всю страну вдоль и поперек исчертили. И не только страну: когда они были в Америке, то умудрились в Латинскую Америку скататься и вернуться обратно.

Они не сидели на месте. К ним приходила рабкоровская корреспонденция, и они постоянно вытаскивали какие-то детали. 

«Влево от пассажирских дебаркадеров Волжского государственного речного пароходства, под надписью “Чаль за кольца, решетку береги, стены не касайся”, стоял великий комбинатор». 

Но в книге есть и второй слой — ирония. Как говорил Бродский, нисходящий пафос, когда у нас есть высокое, но смешанное с низким. Первую главу вы открываете: 

«Когда поднялась луна и ее мятный свет озарил миниатюрный бюстик Жуковского, на медной его спине можно было ясно разобрать написанное мелом краткое ругательство».

А третий — это истории, связанные с цитированием. Мне кажется, что здесь много Бабеля, много одесских рассказов, очень много библеизмов. Они все из одной среды: Бабель, Олеша. К моменту написания «Двенадцати стульев» Бабель, конечно, был почти номер один в литературе.

И если читать «Волжскую пристань», там видно перечисление. Начало очень похоже на «Одесские рассказы» («Король»), где описываются точно такие же пиршества избыточные, когда Беня Крик готовит свадебный пир для своей сестры. Это многослойный юмор, поэтому он более бессмертен, чем просто юмор.

Ольга Лишина: Мне кажется, еще много прекрасно подмеченных моментов человеческой психологии, которая не меняется со временем. Например, я перечитывала книгу, когда летела в Сибирь. А в тексте как раз размышления о путешествиях.

Алексей Олейников: Исследование психологии человека путешествующего. Это антропология такая.

Ольга Лишина: Да. Лечу я в Сибирь, у нас был ночной самолет, и в полчетвертого ночи подают еду — и, как у Ильфа и Петрова, все едят!

«Пассажир очень много ест. Простые смертные по ночам не едят, но пассажир ест и ночью».

Алексей Олейников: Принесли — надо есть.

Ольга Лишина: Да, все проснулись. Тех соседей, которые спали, разбудили, практически по щекам отхлестав: «Рыба или курица?» Я читаю, думаю, как вот это тонко поймано. И таких «антропологических» сценок в тексте множество! 

Или сцена выяснения отношений вокруг вегетарианства Коли и Лизы: 

«…Фальшивый заяц отнимает полгода. Вчера, когда мы съели морковное жаркое, я почувствовала, что умираю. Только я не хотела тебе говорить.

 — Почему же ты не хотела говорить?

 — У меня не было сил. Я боялась заплакать.

 — А теперь ты не боишься?

 — Теперь мне уже все равно.

 Лиза всплакнула.

— Лев Толстой, — сказал Коля дрожащим голосом, — тоже не ел мяса.

— Да-а, — ответила Лиза, икая от слез, — граф ел спаржу.

— Спаржа не мясо.— А когда он писал «Войну и мир», он ел мясо! Ел, ел, ел! И когда “Анну Каренину” писал — лопал, лопал, лопал!

— Да замолчи! 

— Лопал, лопал, лопал!

 — А когда “Крейцерову сонату” писал, тогда тоже лопал? — ядовито спросил Коля.

 — “Крейцерова соната” маленькая. Попробовал бы он написать “Войну и мир”, сидя на вегетарианских сосисках».

Алексей Олейников: Конечно, к тому же, это смыкается с анекдотами про классиков, культом Льва Николаевича. 

Кто придумал сюжет и героев

Ольга Гульчак: Мне еще кажется,если немного отойти от текста и взять самих авторов, есть какая-то разгадка этого комизма в том, что они писали вдвоем. Как я вижу разгоны: комик приходит, ему друзья накидывают шутки. Даже если возьмем концовку — они же [Ильф и Петров] спорили о том, какая она должна быть. Один выступал за то, чтобы не было достоевщины, никто не погибал, никому глотку не перерезали. А второй выступал за то, чтобы все хорошо разрешилось. И что они сделали? Нарисовали на бумажке — один курочку, а другой — череп с костями. И собственно, какую бумажку вытянем из пиалочки, такая концовка и будет. Мне кажется, это нетривиальный подход к решению задач. Если бы у меня на работе так решали, кого увольнять, а кого нет, мне кажется, веселее было бы. За счет того, что они сами были оригинальными личностями, то и подход к написанию, мне кажется, у них был оригинальный во всем. К каждой главе, к каждому сюжету, к каждой концовке. <...>

Ольга Лишина: Давайте немного поговорим не о концовке, а о начале! В нашем издании в начале каждой книги серии идет предисловие от прекрасного проекта «Полка», и там можно прочитать интересные подробности создания книг. Например, факт, что идею романа «Двенадцать стульев» изначально придумал не Ильф и не Петров, а вовсе даже Валентин Катаев.

Алексей Олейников: Но он имел отношение к Петрову.

Ольга Гульчак: Родственную связь.

Ольга Лишина: «У вас там блат?» — «Нет, у меня там сестла». Вот это был тот самый случай. Катаев предложил своему брату, Петрову, и своему другу Ильфу идею написать, сообразить книгу на троих.

Ольга Гульчак: Если кто-то не знает, надо обозначить, что Петров — это младший брат Катаева, который взял себе псевдоним, чтобы не быть вторым Катаевым в литературе. 

Ольга Лишина: Да! И Катаев предложил: «Давайте напишем втроем, но, ребята, мне писать некогда. Вы пишите». Я так понимаю, его как герой больше вдохновлял Киса Воробьянинов. Он надеялся, что тот будет главным героем. А Остап Бендер присутствовал в планах, но не был настолько важным персонажем. И когда Катаев посмотрел, что они понаписали, сказал: «Ребята, здорово, конечно, но… Теперь вы авторы, а я нет». Что делать? Первое издание и последующие посвящены Катаеву. И по-моему, что-то ему подарили.

Алексей Олейников: Он сказал: «Золотой портсигар мне с первого гонорара».

Ольга Лишина: Кажется, злодеи подарили ему, но дамский!..

Откуда взялся Остап Бендер

Ольга Лишина: Так, про Остапа Бендера: откуда есть пошел?

Алексей Олейников: Вообще говорят, что от Остапа Шора. Был такой жулик, потом ставший легендарным начальником одесского УГРО. 

Мне интересно было, когда был опубликован роман — 1927–1928 годы. <...> 1927 год — это время активной литературной движухи. Существовала Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которая набирала силу и под себя подминала всех. До 1932 года, до первого Съезда советских писателей, еще было время разгуляться. <...>

И мне кажется, что Катаев, как человек, хорошо чувствующий конъюнктуру, понимал: хорошо было бы написать роман про неудачливого, смешного, нелепого представителя старого мира. И тот самый Киса Воробьянинов как анекдотичная фигура идеально подходит для этого. А Петров и Ильф, эти два бойких человека, уже не одно перо сточили на фельетонах, и их выбор был логичен — сделать фельетонный сатирический роман.

Но они, получив эту историю с бриллиантами, создали героя нового мира, абсолютно новый тип. Очень подвижного, нестабильного времени. <...>

Ольга Лишина: Вот это сочетание с Кисой мне кажется…

Алексей Олейников: Да, это тандем.

Ольга Гульчак: Главные герои сами по себе смешные. Киса — логичный умник в очках. Но вся комедия рождается, когда он попадает в непривычные для него условия или сталкивается с одним из персонажей, например с сердцеедкой («знойной женщиной, мечтой поэта»). На этом строится комедия.  

Есть восемь комедийных персонажей. Есть, например, сердцеедка, есть неудачник, есть логичный умник, как Шелдон из сериала «ТеорияБольшого взрыва».

Алексей Олейников: Гик.

Ольга Гульчак: Гик, да. Скотт Седита написал книгу «Восемь комедийных характеров: Руководство для сценаристов и актеров». В Ильфе и Петрове мы тоже можем найти эти архетипы. 

Считается, что есть два вида комедий: комедия персонажей и комедия ситуаций. Тот же Остап Бендер может попадать в обычную ситуацию — шахматный турнир. Это необычный персонаж в обычной ситуации. А может быть комедия ситуации, это когда обычный персонаж попадает в комичную ситуацию.

Ольга Лишина: Инженер Щукин? Ильф и Петров, конечно, потрясающе обрисовывают даже проходных персонажей. Про Эллочку-людоедку все знают, даже те, кто не читал, все цитируют. Но образ вдовы Грицацуевой, когда они собираются жениться! 

«Чертог вдовы Грицацуевой сиял. Во главе свадебного стола сидел марьяжный король — сын турецко-подданного. Он был элегантен и пьян. Гости шумели. Молодая была уже не молода».

Алексей Олейников: Это Бабель, я тебе говорю, чистой воды, «Одесские рассказы». Чертог мадам Грицацуевой. Столкновение невозможных в одной фразе, стилистически разнородных элементов создают этот эффект.

Ольга Гульчак: Да! Ильфу и Петрову удалось комедийных персонажей еще и в комедийные ситуации запихнуть, то есть тут не было даже одного процента, чтобы книга не была смешной!