Ты проснулся, умылся, побрился, отжался,

Наступил на кота, с женой поругался,

Помирился с женой, поругался с дорожной полицией

И вдруг обнаружил, что тебе это снится.

Ты идешь на работу, уходишь с работы,

Постепенно забывая, откуда и кто ты,

Постоянно забывая, откуда и кто ты,

Навсегда забывая, что тебе это снится.

Тебе это снится.

Саша Васильев, еще один певец Петербурга

Почти тридцатилетний филолог Сеня в красивом глянцевом костюме, купленном мамой, однажды решился на подвиг ради науки. Ладно, на самом деле он просто заселился в коммуналку на канале Грибоедова, но начал самостоятельную жизнь не просто так, а из сугубо исследовательского интереса. В этом доме жил поэт Константин Вагинов, своей удивительной манерой письма добавивший в мем о литературоведе Бахтине, который хотел диалог и хронотоп, сакраментальное «карнавал». По некоторым сведениям, поэт обретался здесь сначала на первом этаже, а после наводнения 1924 года переселился на пятый — в общую квартиру, в комнату с видом на двор-колодец. Ее-то Сене и необходимо не просто посетить, а вжиться, прочувствовать, понять изнутри, провести, так сказать, иммерсивный эксперимент, но черный пес Петербург стряхивает с себя Сенины амбиции, как блох, а сам Сеня попадает в почти герметичный почти детектив с похищением, енотом — звездой Тик-Тока, поэтом — обманутым дольщиком, случайным итальянцем и кое-кем еще. Филология безопасная, говорили они ©.

«Сеню слегка удивляет та легкость, с которой он, тюфяк и нежный домашний мальчик, всю жизнь оберегаемый родителями от реальности, свыкся с ситуацией. Комнату Сени обыскивали, его самого опоили, а сейчас хотят вломиться посреди ночи, но он не теряет присутствия духа, выражает готовность сражаться и, может быть, убивать, если потребуется».

Ну да, с самого начала все идет не как задумано. Сеня честно пытается интегрироваться в местное общество, но получается не слишком ладно: обитатели коммуналки, мягко говоря, странные даже по меркам тюфяка, любящего трусы в веселенькие фрукты и одержимого идеей физически прочувствовать атмосферу дома, где жил человек, о котором Сеня собрался писать том в серию ЖЗЛ, чтобы опередить именитого и маститого конкурента Валаамова:

«Сеня воображает привидение Вагинова, запертое внутри лампочки: оно мечется в грушевидной клетке, пытаясь сообщить своему биографу Сене нечто важное. Хотя если бы Вагинов жил в лампочке, она наверняка была бы маленькой, тусклой и включающейся через раз. Вагинов не любил электричества — он отказался его у себя проводить и обходился свечами и естественным освещением».

Тем временем хозяйка квартиры идет на разные ухищрения, лишь бы не собирать с постояльцев плату. Полная несколько истерического жизнелюбия соседка Лена в комнате держит енота Николая Васильевича, снимая о нем видеоролики с оммажем на биографию Гоголя, разумеется. «Если бы за выражение лица отправляли в тюрьму, Артем сел бы пожизненно», но этот чрезвычайно развитый физически философ подозрительно начитан. Гаэтано… ну Гаэтано — вообще итальянец, точно известно, что не из Неаполя, потому что в Неаполе тебе на голову может упасть черепаха, а в Питере — не может. Тихо спивающийся эксцентричный поэт и обманутый дольщик Сергачев кажется едва ли не единственным нормальным персонажем, но и это не точно. Есть еще кое-кто, но до поры Сеня слышит только невнятные звуки, напоминающие стоны. И вообще создается ощущение, что все герои обитают в лимбе — том, что у режиссера Нолана в его многоуровневых снах, а не том, что первый круг ада по Данте (впрочем, не точно и это). Не зря же хозяйка прямо указывает Сене на иллюзорность происходящего: «А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет».

Антон Секисов написал смешной, бодрый, очень петербургский, очень литературоцентричный триллер. И даже если вам незнаком обэриут Вагинов, даже если не считываются отсылки к Достоевскому, Фаулзу и трудам древнегреческих философов, даже если понятия «петербургский текст» и «городской миф» вам ни о чем не говорят, вы все равно получите удовольствие, если любите веселый абсурд с верхними нотками болотных испарений и нижними — особого питерского сплина. Ну и поэт Сергачев как бы намекает: «все, что совершается в Петербурге, происходит как будто не по-настоящему, как во сне».