В издательстве «Альпина.Проза» вышел роман «Теряя наши улицы» — история взросления в антураже 90-х и нулевых годов. Выяснили у автора, почему субкультуры снова становятся трендом и как сохранять баланс между сюжетной динамикой и фактурой эпохи.

Панк-рок от литературы

— Мария Головей, ваш литературный редактор, в блоге недавно описала «Теряя наши улицы» словами «панк-рок от литературы». Согласитесь, что книга получилась панк-роковая?

— Полностью согласен. В 1995-м я по личным причинам порвал с музыкальным творчеством и с тех пор никак не был с ним связан. В отличие от большинства знакомых бывших музыкантов мне не нравится даже исполнять под гитару песни для себя или в компании. Но когда, спустя годы, я принялся за работу над первым романом, моим пером явно водил тот же самый творческий потенциал, что владел мной во время концертных выступлений и репетиций, такие же эмоции, такое же вдохновение и полная самоотдача. Мария внимательно работала с текстом и не могла этого не заметить.

— Пару слов о создании текста! Какой путь он прошел от задумки к финальной версии? 

— Этот текст никогда не был бы создан, если бы не другие тексты до него. Мама научила меня читать в четыре года, и с тех пор чтение всегда сопровождало меня, даже в самые тяжелые периоды моей жизни. Для меня это наивысшая форма общения, передачи знаний и чувственного опыта. 

Сейчас мне кажется, что, будучи активным, страстным ценителем письменности как целенаправленной и динамичной формы искусства, я давно уже подсознательно решил для себя, что обязан буду сделать и свой вклад в литературу, если мне когда-то будет что рассказать. Это был лишь вопрос времени. Затем в какой-то момент я осознал, что вступил в возраст, в котором авторы некоторых любимых книг их уже создали. В частности, Ирвин Уэлш издал «Трейнспоттинг», когда ему было 36 лет, а Луи-Фердинанду Селину было 38, когда вышло «Путешествие на край ночи». Я свою первую книгу решил написать в 37, и путь от этого решения до завершения работы над ней был крайне недолгим —  меньше недели, где-то по главе в день.

Субкультуры в 90-е и сегодня

—  В романе большое место уделено субкультурам. И в описываемую эпоху они были значимой частью жизни молодежи. А как, на ваш взгляд, обстоят дела сейчас?

 — С наступлением XXI века размножение новых субкультур приостановилось, а вместо этого отчетливо проявилась их эволюционирующая цикличность. Никакие более или менее заметные новые субкультуры, кроме эмо или достаточно эфемерной пока ЧВК «Редан», о себе за четверть века не заявляли. В то же время мы наблюдали за новым качественным развитием уже известных ранее субкультур — хипстеров, готов, скинхедов. В музыке — плодотворное возрождение пост-панка, гаражного рока, экстремального металла с ростом и текучим распространением соответствующих аудиторий. Интересно, что в наше время субкультурность распространяется и на гораздо более возрастные группы.

— Вашего героя тянет к субкультурам ради своего рода сепарации от привычного мира. Как думаете, чем еще субкультуры — любые — привлекают?

— Важно различать понятие контркультуры шестидесятых и множественное понятие субкультур, более характерное для нашего времени, особенно после девяностых. 

Взрыв субкультур был предсказан еще в 1970-м американским футурологом Элвином Тоффлером. Тогда он достаточно наивно увязывал размножение всевозможных массовых и малочисленных субкультур с технологическим развитием супериндустриального общества, якобы постепенно освобождающим человечество от рабочего времени. С другой стороны, он был совершенно прав в том, что в развитом обществе потребления свободное времяпровождение, досуг «служат основой всего образа жизни», когда выбранная субкультура дарит человеку «то, что многие из нас с трудом ищут, — самоидентификацию». Согласно Тоффлеру, «те же самые дестандартизирующие силы, которые создают больший индивидуальный выбор продуктов и произведений культуры, дестандартизируют и наши социальные структуры. Вот почему с кажущейся внезапностью появляются... новые субкультуры». 

От себя я бы добавил, что такой поиск самоидентификации и чувства принадлежности, скорее всего, вызван стремлением к утраченной общности в неолиберальном мире с его ростом отчуждения и социальной атомизации. Недаром все известные субкультуры зародились в самых развитых странах своего времени.

— Сейчас у зрителя и читателя словно вырос интерес к 90-м. Да и к ушедшим историческим эпохам. Как думаете, почему? Чем это вызвано? И могут ли книги закрыть эту потребность?

—В ту эпоху радикально изменился весь мир, и тогда же был, несколько преждевременно, объявлен «конец истории», подразумевавший установленный навеки диктат одной экономической модели, одной идеологии, одной сверхдержавы. Девяностые стали временем крупнейшего травматического перелома, причем во всем мире, отнюдь не только для жителей стран СНГ. К примеру, в Италии распад СССР предопределил конец устоявшейся Первой республики и формирование нового политического и социального порядка с растущим влиянием правых сил и олигархии во Второй республике. Над жителями стран бывшего Восточного блока был поставлен чудовищный эксперимент шоковой терапии как излечения от иллюзий о подспудном всеобщем равенстве и социально ответственном государстве. Искусственно вызванное массовое обнищание стало основным инструментом приручения народонаселения наших стран, его адаптации к рыночной экономике. Нас словно бы бросили в океан — кто не сможет выплыть, пусть утонет, а кто сможет, тот получит место в дивном новом мире. 

Разумеется, возрождение первобытного состояния «войны всех против всех» (по Гоббсу) было частью этого процесса по умолчанию. В наше время осуществляется не менее грандиозный демонтаж мироустройства, сложившегося после заявленного тогда «конца истории». Отсюда, возможно, интерес читателей к личным ощущениям людей той поры, наиболее живо запечатленной в литературе, в поисках аналогий. Лично мне в этом смысле наше время гораздо больше напоминает второе десятилетие прошлого века, когда из-за революции и Гражданской войны в России по всей планете начали проступать очертания совершенно непредсказуемого, никем до тех пор не ожидавшегося мироустройства. По этим же причинам меня сейчас больше интересует период тридцатых годов прошлого века, гениально описанный в «Гроздьях гнева» Джона Стейнбека. Также считаю поучительной в данном контексте многотомную «Историю упадка и разрушения Римской империи» Эдварда Гиббона, опубликованную в XVIII веке. Книги, как я упоминал ранее, представляются мне наивысшей, вневременной формой человеческого общения — как диалог между героями и все новыми поколениями читателей. В качестве таковых они, несомненно, удовлетворяют многие потребности в поиске ответов на вопросы, которыми беспрестанно задается человек любой эпохи.

«Ушедшие времена, рассказанные со страстью»

—  Ваш роман, с одной стороны, динамичный, с другой — фактурный, здесь много деталей и маркеров эпохи (от тех мест, где герои собираются прогулять уроки, до каких-то элементов быта, притом и в казахстанских, и в российских, и в европейских главах). Как вы выдерживали этот баланс?

— При работе над романом я следовал заветам спонтанной прозы Джека Керуака. Я отталкивался от своей влюбленности в жизнь и двигался вслед  за безбрежным потоком, уже существовавшим в моем сознании, без всякого страха или стыда за свой опыт, язык и знания. 

Помню, бывший коллега по алма-атинскому панковскому цеху, барабанщик из «Молотов» Серёга Конищев, сказал мне: «И как тебе, Алик, удалось запомнить те школьные годы до мельчайших деталей?» При чтении соответствующих глав у него возникали те же неприятные ощущения, что и в детстве, а после наступало облегчение от того, что те времена давно ушли. Иллюстратор книги Андреа Рокка определил этот роман как «ушедшие времена, рассказанные со страстью». Метод спонтанной прозы всякий раз помогал мне определять, что именно мне надо рассказать, и находить способы, как именно это должно быть рассказано.

—   Феномен романов взросления в том, что их с большим интересом читают не только  подростки, но и взрослые. Есть даже исследования, что взрослых читателей больше. Как думаете, почему так? Что привлекает в историях, рассчитанных, казалось бы, на другой возраст и другую проблематику «в моменте»?

— Вся человеческая жизнь — это череда своеобразных кризисов и их преодоления, и взросление можно считать важнейшим из таких этапов. Рассказ о взрослении предполагает описание ключевых моментов постижения мира, формирования индивидуального мировоззрения, позиционирования в обществе. Читателю всегда будет интересен поиск как созвучий с собственным опытом, так и существенных отличий от него, вне зависимости от того, разделяет ли он точку зрения автора или нет. Читать про универсальный опыт взросления — это все равно что читать про любовь, поэтому те или иные элементы романа воспитания, повествования о становлении личности, в том числе об испытаниях, уготованных судьбой, — неотъемлемая часть любой литературной традиции.

Путешествие внутри одной улицы

—«Теряя наши улицы» — роман в том числе про борьбу с наркотической зависимостью. Можем ли мы сказать, что это в том числе и метафора преодоления любой зависимости? От собственных внутренних демонов, социума (типа группировок Алма-Аты или стаффордских пабов, ночных клубов)? И какие такого рода зависимости стремится преодолеть ваш герой? 

— Совершенно верно, герой романа, помимо прочего, постоянно находится в поиске правды, потому что с самого начала взросления сталкивается с различными ограничивающими и недостоверными моральными кодами и установками, чью зыбкость обнаруживает сама жизнь. С одной стороны, его снедает желание обрести наконец некую свою улицу, где все будет легко, просто и надежно. С другой стороны, он в какой-то момент становится уже не способен испытывать принадлежность к какой-то устойчивой группе. 

Одной из таких зависимостей становится его первая любовь, которая, не будучи изначально совсем безответной, постепенно все же начинает утрачивать какие-либо шансы на взаимность. Любовная линия в романе была большей частью вдохновлена поэзией провансальских трубадуров и средневековым романом «Тристан и Изольда». Для Альберта, скитающегося по разным городам и странам, мысли о далекой избраннице своего сердца — это непреходящее наваждение, обрекающее его на абсолютный разлад с миром. На самом деле более или менее решающая развязка этой сюжетной линии была вынесена в мой третий роман «Нить времен», ставший сиквелом к первому.

—  В книге много внешнего, сюжетного, движения и много внутреннего, психологического. Какие события и решения, из всего происходящего, больше всего повлияли на персонажа?

— Ваш вопрос напомнил мне о даосской притче из сборника «Атеисты, материалисты и диалектики Древнего Китая VI–IV вв. до н. э.», изданного в Москве в 1967 году. Там один из мудрецов спрашивает другого, что тот находит в странствиях. Второй, по имени «Защита разбойников», отвечает, что наслаждается отсутствием старого. Он считает, что странствует не так, как другие, потому что «наблюдает за тем, что изменяется». На что первый, по имени «Учитель с Чаши-горы», отвечает, что его собеседник не ведает, что и в нем самом «отсутствует старое», что, странствуя во внешнем мире, он не умеет наблюдать за внутренним миром. Мудрец имеет в виду, конечно, внутреннее странствие души и поэтому утверждает: «Истинное в странствиях!» — и повторяет это несколько раз. Тем самым он перефразирует мысль их общего учителя Лао-цзы о том, что «мир можно познать, не выходя со двора». В итоге его собеседник принимает данную точку зрения и решает «до конца жизни больше не уходить». 

Точно так же Альберт в моей книге каждый раз, оказываясь на новом месте, убеждается в том, что по сути своей жизнь везде и всегда одинакова для всех, как одинаковы насущные проблемы, которые приходится решать, и окружение, причем неважно, насколько сильно оно отличается от предыдущего по чисто внешним признакам. Он понимает в итоге, что мог бы проделать совершенно такой же по значению путь, как в кругосветном странствии, так и живя на одной и той же улице.

О голосе персонажа и музыке эпохи

—  Герой становится старше, постепенно приходит к реализации своей формулы «осознанной воли», и, как мне показалось, вместе с ним меняется и манера повествования. То есть возраст персонажа можно понять чисто стилистически. Это намеренный прием? 

— Да, прием был намеренным в той же мере, в какой он был спонтанным. Интонации моего персонажа меняются естественно, точно так же, как меняется тембр голоса взрослеющего подростка. Описание проб и ошибок было для целей повествования не менее важным, чем основные выводы, извлеченные из описанного опыта. Триумфа осознанной воли не могло бы быть без боли поражений в борьбе с самим собой или с собственными неудачами. Обо всем этом необходимо было рассказать, используя собственную речь героя, в наиболее характерных для него выражениях и речевых оборотах.

—  Ну в финале не могу не спросить: раз уж в книге так много русского рока… Главные группы 90-х и нулевых, которые сформировали вас как личность и автора? 

— Конечно, это в первую очередь были питерские и свердловские группы, которые видел вживую в Алма-Ате, потом [Егор] Летов на кассетах, но все это скорее конец 80-х. А именно в 90-е больше слушал британскую и американскую музыку, в первую очередь приходят на память те, кого видел вживую: New Order, Sonic Youth, Nick Cave and the Bad Seeds, Ramones (последнее турне) Наконец, Sex Pistols — отличный был концерт с точки зрения качества звука и исполнения любимых песен, возможно, лучше, чем в оригинальном составе 70-х с Вишесом на басу. В общем, примерно так, если про формирование личности автора. Конкретно про нулевые сложнее, потому что меньше уже следил тогда за сценой — семья, дети, работа и тому подобное. Собственно действие книги на самом деле заканчивается в 2000 году. Нулевым посвящен мой третий роман — «Нить времен».

Кстати, мне понравилось упоминание пост-рока в тегах на сайте издательства. В прошлом месяце мы ходили с сыном на “Godspeed You! Black Emperor” в Берлине — потрясающее шоу, одно из лучших в моей жизни! Также из недавнего — впечатлила якутская стоунер-дум-группа «Кутурар», я даже прокатился с ними по Казахстану на «Газели Смерти» в прошлом году. Это легендарный панковский минивэн, который не первое десятилетие возит отличные группы из разных стран на живые выступления по обширным пространствам нескольких континентов. Помимо прочего, данная поездка легла в основу одной из сюжетных линий нового романа, над которым я в данный момент работаю.

Интервью взято 31 октября