«За видимостью вещей»: Ринат Газизов о цикле «Приглашение к любви»

Интервью о фантастических допущениях и аппарате порядка

В издательстве «Альпина.Проза» вышел цикл фантастических рассказов Рината Газизова «Приглашение к любви». Поговорили с автором о жанровом снобизме, вторичном использовании сюжетов и мастерстве рассказа.

«Какая разница, что это, если красиво и круто?»

— Сколько раз ни задавал этот вопрос, все отвечают по-разному! Тем интереснее. Зачем вам фантастические допущения в текстах? Что они дают?

— Ничего нового. Они дают возможность описать что-то за видимостью вещей, взглянуть иначе, смоделировать несуществующее.

— Фантастика, фантасмагория, магический реализм — хороший способ отразить реальность? В ваших рассказах, мне кажется, отличный синтез узнаваемой (и болезненной) современности и фантастических допущений разного калибра.

— Это просто старый проверенный способ рассказать историю. Иногда фантастические допущения появляются, чтобы мне было интересно.

— Сохраняется ли сейчас некое снобское отношение к фантастике? И как с этим снобизмом бороться?

— Кто-то видит, как я читаю в метро новеллизацию «Секретных материалов» (авторства Дмитрия Захарова или Андрея Лазарчука), и усмехается: это, может, тоже снобизм?

Немало написано материалов о фантастике как методе и фантастике как жанре, о фантгетто и мейнстриме. Нос гуляет по Невскому, шагреневая кожа исполняет желания, хирург Степновой лепит бога, Елизаров создает Хранителя Родины, мадам де Сталь у Шарова вытворяет удивительные вещи — эти книги в магазинах стоят не на стеллажах «Фантастика».

А у фантастов под псевдонимом Г. Л. Олди есть агентство по аренде шутов (никакой фантастики; а что эти шуты делают — квадроберы отдыхают), у фантаста Лукина лучшие сатирические бытовые рассказы, «Вредная профессия» фантаста Дивова куда ближе к реальности, чем тексты из реализма.

А в «Гиперионе» многоликого Дэна Симмонса полковник Кассад убивает тысячи мусульман и шиитского Нового Пророка с помощью устаревших орбитальных лазеров нажатием одной кнопки (Что-то напоминает? Это космоопера 1989 года).

Эти говорят про мейнстримщиков: «они украли наш метод и сделали удобную попсу для широких народных масс», «там, где мы моделируем и представляем иное, они выпячивают и снимают сливки с актуалочки».

Те говорят про фантастов: «я не читал этих Желязны», «там какие-то глупости про драконов», «говорящие звери, прости господи», «зачем мне эти фанерные космические корабли?» (просто мало кто умеет делать их не из фанеры).

Что тут нужно говорить? Если не вешать ярлыки, а просто читать, то вопрос идет к маркетологам, а истории продолжают жить.

Какая разница, что это, если это красиво и круто?

Пиранези у Кларк ходит по миру идей и стряхивает с них пыль. Мьевиль пишет о марксизме и социализме через своих големов и жукоголовых гораздо интереснее наших так называемых больших русских писателей. Уоттс дает вампиру препараты-антиэвклидики, чтобы избежать эпилепсии от прямых линий, — и заодно легко, как шкурку овощную, отделяет от нашего разума наше сознание. Яцек Дукай в «Иных песнях» представляет природу насилия, иерархию сильный/слабый, Форму человека — и гораздо глубже, и куда точнее и актуальнее, чем миллионы слов реалистической прозы. Это сейчас на стыках корон движущихся кратистосов, как между шестеренок, плавится керос и морфируется иное.

Чоповцы, инженеры и тролли

— Ваши рассказы все выдержаны в несколько разных стилях. Насколько вообще сложно на короткой дистанции рассказа переключаться между стилями? И как подбирается «голос», «интонация» того или иного текста?

— Не могу сказать, что это короткая дистанция: там есть рассказы по десять тысяч слов, между написанием некоторых эпизодов было десять лет.

Многое идет от людей. Я знаю этих чоповцев, инженеров, слесарей с бумажных комбинатов, аудиофилов или питерских сумасшедших. В моем ЖК происходит примерно то же, что и в рассказе № 5. В угольной шахте я поработал совсем мало, но впечатлений набрался.

У этих героев и этих мест свой тон, своя атмосфера. Где-то я сгустил, где-то выпустил без фильтров.

— Один из ваших рассказов построен вокруг сказки Андерсена про троллей и зеркало. Такие отсылки, референс, вторичное использование, на твой взгляд, стали неотъемлемой частью современной литературы?

— Сказочных элементов в этой книге много.

Уверен, что можно обойтись без явного вторичного использования. Но можно ли вообще изъять эти сюжетные ходы и это мышление напрочь? И нужно ли и даже следует ли это отслеживать? Не знаю. Мне эти тролли и это зеркало нужны. И у Андерсена они не исчезают, они где-то пребывают.

— Считаете ли себя в таком случае метамодернистом? Или все эти направления просто условность?

— Иногда с азартом открываю чье-то эссе, какую-то статью о модернизме, постмодернизме, мета... и потом всё как в тумане. Я не понимаю этих вещей.

Мультивселенная и аппарат порядка

— Ваш цикл рассказов связан сквозными персонажами и «сквозной корпорацией». Это попытка сконструировать мультивселенную? Или необходимое связующее звено всех текстов?

— «Что немыслимо, то неосуществимо», — говорили в «Тайной истории».

Тогда я подумал, что можно и наоборот. И всё, что есть в «Приглашении к любви», система должна использовать на свое благо. Все истории о героях и их особенностях — о том, что раз они существуют, то их использует нечто большее. Связующее звено всех историй в книге — стремление к порядку.

А у порядка должен быть свой аппарат.

— В одном из рассказов у вас упоминается юридий — вещество, которое «скрепляет цивилизацию производственными узами». Откуда взялся этот образ? Что стало прототипом? (Есть ощущение, что какой-то прототип все же был, хотя здесь могу ошибаться.)

— Трудно сказать, откуда взялся. Сначала я это придумал (как мне кажется). Через несколько лет я столкнулся с «омнием» у Флэнна О’Брайена, это такое первовещество в «Третьем полицейском». Похоже.

— Изначально «Приглашение к любви» должно было стать романом. Почему решили от этой идеи отказаться и получился цикл связанных рассказов?

— Изначально это был черновик романа, он получался громоздким. Я переписывал его как роман в рассказах, но и так не вышло: историю следовало закончить. Как минимум заменой или уничтожением той системы, которая использует все на благо себя.

А она сопротивлялась, и история не заканчивалась.

Рассказов было больше. Часть рассказов, по мнению главного редактора Татьяны Соловьевой, загромождала замысел. Часть рассказов была связана неочевидно с тем, что вы называете «сквозной корпорацией». Мы их исключили. И получился цикл: в него можно вернуться, его можно продолжить — а можно и нет.