«О ты, мой единственный друг…»

Юная Наталья Герцен (Захарьина) влюбляется и против воли родителей венчается с бунтарем-кузеном, чтобы после сопровождать его в ссылках и за границей. Наталья Гончарова и двести лет спустя осуждается поклонниками поэта. Хорошо сказал об этом осуждении другой поэт, Борис Пастернак, мол, Наталью ругают за то, что она сбила Пушкина с пути. Будь их воля, Пушкин женился бы на пушкинистах.

Гончаров пишет Обломова, будучи безответно влюбленным в Елизавету Толстую, когда та выходит замуж за помещика Мусина-Пушкина.

Тургенев пишет Полине Виардо:

«Когда меня не будет, когда все, что было мною, рассыплется прахом, — о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживешь меня, — не ходи на мою могилу… Тебе там делать нечего». (Тургенев умер у нее на руках.)

Ушла в сад и лежала на земле

Кажется, все уже в курсе, как непросто было жить со Львом Толстым Софье Андреевне. Женщина совмещала в себе роли не только жены и матери его детей, но и была помощницей и «редактором» в создании текстов, а еще следила за имением и доходами, то есть, по сути, была продюсером и директором писателя.

Довольно подробно Софья Андреевна рассказывает о своей насыщенной, часто нервной и непростой жизни в дневниках, приведем здесь одну показательную цитату:

«…Вышел Лев Николаевич, услыхав, что я шевелюсь, и начал с места на меня кричать, что я ему мешаю спать, что я уходила бы. И я ушла в сад и два часа лежала на сырой земле в тонком платье. Я очень озябла, но очень желала и желаю умереть. <…> Если б кто из иностранцев видел, в какое состояние привели жену Льва Толстого, лежащую в два и три часа ночи на сырой земле, окоченевшую, доведенную до последней степени отчаяния, — как бы удивились добрые люди!» (10 июля 1910 года).

Обиды и сложности не отменяли любви, соратничества и полного признания гения.

Как жена Достоевского разыграла

Анна Григорьевна Достоевская (Сниткина в девичестве), вторая жена Федора Михайловича, однажды обратилась к Софье Андреевне за помощью и обучению издательской работе как к мастеру в таких делах. Анна Григорьевна занималась текстами мужа и после его смерти — была издательницей его наследия.

После долгих лет сложных отношений с роковой женщиной своего времени, писательницей Аполлинарией Сусловой, и смерти первой жены Достоевскому изрядно повезло встретить Анну Григорьевну. Работавшая с писателем сначала как стенографистка, молодая девушка вскоре стала ему супругой и помощницей во всех делах.

В своих воспоминаниях Анна Григорьевна пишет о Достоевском с почтением и нежностью. Примечательна история, которую Анна Григорьевна подает в воспоминаниях как довольно милое происшествие. Анна Григорьевна, желая пошутить, отправила Достоевскому анонимку о своей якобы неверности, после чего муж едва не задушил ее от ревности:

«— По-ка-жи ме-даль-он! — закричал во весь голос Федор Михайлович; я поняла, что моя шутка зашла слишком далеко, и, чтобы успокоить его, стала расстегивать ворот платья. Но я не успела сама вынуть медальон: Федор Михайлович не выдержал обуревавшего его гнева, быстро надвинулся на меня и изо всех сил рванул цепочку. Это была тоненькая, им же самим купленная в Венеции. Она мигом оборвалась, и медальон остался в руках мужа. Он быстро обошел письменный стол и, нагнувшись, стал раскрывать медальон. Не зная, где нажать пружинку, он долго с ним возился. Я видела, как дрожали его руки и как медальон чуть не выскользнул из них на стол. Мне было его ужасно жаль и страшно досадно на себя. Я заговорила дружески и предложила открыть сама, но Федор Михайлович гневным движением головы отклонил мою услугу. Наконец, муж справился с пружиной, открыл медальон и увидел с одной стороны — портрет нашей Любочки, с другой — свой собственный. Он совершенно оторопел, продолжал рассматривать портрет и молчал.

— Ну, что нашел? — спросила я. — Федя, глупый ты мой, как мог ты поверить анонимному письму?

Федор Михайлович живо повернулся ко мне.

— А ты откуда знаешь об анонимном письме?

— Как откуда? Да я тебе сама его послала!

— Как сама послала, что ты говоришь! Это невероятно!

— А я тебе сейчас докажу!

Я подбежала к другому столу, на котором лежала книжка "Отечественных записок", порылась в ней и достала несколько почтовых листов, на которых вчера упражнялась в изменении почерка.

Федор Михайлович даже руками развел от изумления.

— И ты сама сочинила это письмо?

— Да и не сочиняла вовсе! Просто списала из романа Софии Ивановны. Ведь ты вчера его читал: я думала, что ты сразу догадаешься.

— Ну где же тут вспомнить! Анонимные письма все в таком роде пишутся. Не понимаю только, зачем ты мне его послала?

— Просто хотела пошутить, — объясняла я.

— Разве возможны такие шутки? Ведь я измучился в эти полчаса!

— Кто ж тебя знал, что ты у меня такой Отелло и, ничего не рассудив, полезешь на стену.

— В этих случаях не рассуждают! Вот и видно, что ты не испытала истинной любви и истинной ревности.

— Ну, истинную любовь я и теперь испытываю, а вот что я не знаю "истинной ревности", так уж в этом ты сам виноват: зачем ты мне не изменяешь? — смеялась я, желая рассеять его настроение, — пожалуйста, измени мне. Да и то я добрее тебя: я бы тебя не тронула, но уж зато ей, злодейке, выцарапала бы глаза!!

— Вот ты все смеешься, Анечка, — заговорил виноватым голосом Федор Михайлович, — а, подумай, какое могло бы произойти несчастье! Ведь я в гневе мог задушить тебя! Вот уж именно можно сказать: бог спас, пожалел наших деток! И подумай, хоть бы я и не нашел портрета, но во мне всегда оставалась бы капля сомнения в твоей верности, и я бы всю жизнь этим мучился. Умоляю тебя, не шути такими вещами, в ярости я за себя не отвечаю!»

«Ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой»

Может, опасаясь подобных лишних тревог, а скорее, устающий от быта и семьи, долго не женился Антон Павлович Чехов. Конечно, монахом он не был: остались многочисленные воспоминания о многолетних отношениях с Ликой Мизиновой. Отношения, вдохновение, страсти, переписки — но только не свадьба. Лика обижалась, уходила, он звал — она возвращалась… А потом драматург неожиданно и скоро женился, правда на другой женщине.

Актриса Ольга Книппер играла в пьесах Чехова и стала его женой. «Дайте мне такую жену, которая, как луна, будет являться на моем небе не каждый день», — писал Чехов. И нашел такую «луну».

Конечно, о каком «каждом дне» может идти речь, когда писатель уехал из холодной Москвы по состоянию своего здоровья, а Ольга не могла (не хотела) покидать сцену МХТ. Злопыхатели шептали, что манит актрису не только сцена, но и богемные развлечения, но муж ее не упрекал:

«Ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой. Напротив, мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем друг другу заниматься делом. Ведь ты любишь театр? Если бы не любила, тогда бы другое дело».

Что бы ни говорили критики и завистники, но если не было бы этой любви, то, возможно, и «Вишневый сад» не был бы написан. 

Вечная любовь

«Если она вполовину любит меня, как я ее, то, конечно, она сделает меня счастливым», — писал Грибоедов, влюбленный в свою будущую жену Нину, наследницу грузинского генерала и поэта князя Александра Чавчавадзе.

Недолгим было их счастье: вскоре после венчания в Сионском кафедральном соборе Тифлиса Грибоедов отправится в Тегеран, а Нина не сможет его сопровождать из-за здоровья.

Страшную весть о гибели мужа (и всей миссии) от Нины долго скрывают — она беременна и без того измучена. Но отсутствие нежных писем, которые до этого Александр Сергеевич писал ей довольно часто, вселяет в сердце молодой женщины страх. Ужасная правда обернется преждевременными родами, сын Грибоедова не выживет. А юная прекрасная вдова продолжит любить своего Сандро, больше не выйдет замуж и через тридцать лет воссоединится с любимым на горе Мтацминда, под камнем, на котором по ее приказу высечено:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».